Она вздрогнула. Ветер принес легкий запах сосновой смолы, зашелестел листьями растущих на кладбище деревьев. Ноэль подумала, что кладбище граничит с государственным заповедником. Никто не услышит их крики о помощи – вокруг нет ни души.
Повернувшись к Бронуин, она прошептала:
– Знаешь, по-моему, мы погорячились.
Ее сестра пожала плечами:
– Что еще нам оставалось?
– Надеюсь, ты не забудешь включить запись. – Она указала на видеокамеру в руке Бронуин и подумала: «Прекрасно! Компромат, отснятый двумя до смерти перепуганными женщинами».
– Тихо! Нас могут услышать!
Но кто? Вокруг было тихо, как в…
Закончить мысль Ноэль не решилась.
Бронуин крепко стиснула ее руку. Вместе они зашагали по дорожке. В высокой траве стрекотали сверчки, мелкие ночные мошки поблескивали в лунном свете и кружились облачками над низкими кустами барбариса. Перед мысленным взором Ноэль вспыхнула давняя картина: девятилетняя Бронуин застыла возле свежей могилы матери – худенькая, невысокая, с огромными глазами, с темной головкой на стебельке длинной шеи.
Вблизи кладбище не внушало такого суеверного страха, как издалека. Наверное, потому, что Ноэль не заметила никаких следов прихвостней Роберта… и, откровенно говоря, сомневалась, что увидит их. А может, то, что заставляло ее вздрагивать от резких звуков и ускорять шаг на темных улицах, внезапно отключилось в ней, как неисправный двигатель. Ей представилась онемевшая рука или нога, в которой ощущается лишь легкое покалывание.
Ноэль огляделась. Края кладбища тонули в густой тени деревьев, выросших у ограды, мрачных, как стены старой крепости. Но могилы были ухоженными, на многих лежали цветы и венки. У Ноэль мелькнула мысль, что по состоянию могилы можно судить о том, кто в ней похоронен. Особенно если на надгробии выбита недавняя дата. Самыми ухоженными и в то же время вызывающими острую душевную боль были могилы детей. Ноэль направила луч фонарика на отполированную гранитную плиту с эпитафией:
Возлюбленная дочь, тебя мы потеряли.
Такой утраты нам ничем не возместить.
И только Богу наши ведомы печали,
Ему под силу нас от скорби исцелить.
Ей вспомнился стишок на сон грядущий, которому научила ее бабушка: «Коль суждено мне скончаться во сне, Боже, возьми мою душу к себе». Ноэль вздрогнула. Недопустимо учить такому ребенка, ему незачем знать, что он может уснуть и не проснуться. Неудивительно, что в детстве ее часто мучили кошмары.
Бронуин сдавленно вскрикнула.
– Ты слышала?
– Что? – Ноэль выключила фонарик.
– Там что-то зашуршало. – Она указала на густые кусты справа от них. Однако Ноэль не заметила ничего подозрительного и услышала только уханье совы.
– С меня хватит, – прошипела она. – Ты собираешься торчать здесь всю ночь и кормить комаров?
Ноэль давно знала, что ее сестра слишком впечатлительна. Воображение Бронуин чем-то напоминало ей книжку, которую она так часто читала Эмме, что она рассыпалась на страницы, – «Кто живет в лесу». Про лес, населенный страшилищами.
– Клянусь тебе, я что-то слышала! – В тени глаза Бронуин казались совсем черными. – Ты точно ничего не заметила?
– Я знаю только одно: мы ведем себя по-дурацки. – Больше досадуя на себя, чем на сестру, Ноэль повернула обратно.
Ворота громко скрипнули, напомнив ей о старом амбаре, который с тех пор, как Ноэль помнила себя, каждый год на Хэллоуин превращали в «дом с привидениями». «Там нечего бояться, – часто убеждала себя Ноэль. – Все это ненастоящее. Просто картонные скелеты, кетчуп вместо крови и жуткие звуки, записанные на магнитофон».
Но это кладбище было настоящим.
Внезапно заметив промелькнувшую у ограды тень, она вздрогнула. Но тут же обнаружила, что это только ветка, качающаяся на ветру. Вдруг ее внимание привлек холм свежей земли возле недавно выкопанной могилы. Дурные предчувствия усилились, волосы стали дыбом, в онемевшей конечности восстанавливалось кровообращение. «Все они похоронены здесь, – вспомнила она. – Не только Бак, но и несколько поколений его предков. Вон там, под деревьями».
Она открыла рот, чтобы позвать Бронуин, но выдавила из себя только хрип. В панике она оглянулась через плечо. Ее сестра, которая только что стояла рядом, вдруг как сквозь землю провалилась. Повсюду виднелись только надгробия, безмолвно глядящие на Ноэль. Ужас взметнулся в ней, появившись неизвестно откуда. «Просто меня напугали тени, – пыталась успокоиться она. – Бронуин здесь, ей некуда деться».
Внутренний голос настойчиво приказывал ей бежать, однако Ноэль как лунатик зашагала к могилам Ван Доренов. Ей казалось, что она плывет под водой, что поток проносит ее между руин давно погибшей цивилизации. В лунном свете она проплыла мимо простого, обросшего мхом надгробия Джейкоба Ван Дорена, родившегося в 1775 году и умершего в 1850-м. Он был каменщиком, смутно припомнила она. Она заметила могилы жены Джейкоба и его детей и наконец остановилась у мраморного памятника с двумя каменными урнами, слишком роскошного для этого скромного кладбища, – этот памятник мог принадлежать только Томасу Ван Дорену, прадеду Роберта. По слухам, этот бессердечный человек был виновен в смерти шести своих рабочих, которые погибли, упав с проломившихся, плохо сколоченных строительных лесов.
И вдруг Ноэль застыла. Там и сям надгробия были расколоты, обломки гранита валялись в траве, белея зазубренными краями и напоминая сломанные кости. На боку лежала статуя девочки, обнимающей собаку, – двоюродной бабушки Роберта Марты, которая в тринадцать лет сбежала из дому с пьяницей-коммивояжером, хозяином «паккарда». Ее обожаемый скотч-терьер Макферсон, как говорили, умер от разрыва сердца через месяц после разлуки с хозяйкой.
Ноэль остановилась перед свежевырытой могилой, которую приметила издалека. Значит, недавно скончался кто-то из родственников Роберта? Его больной дядя Пит из Провиденса? Кузина из Нью-Хейвена?
Внезапно ее взгляд упал на торчащий из земли угол сгнившего гроба. Ее сердце начало опускаться в пятки плавно, как в замедленной съемке. «Господи, Господи…» Она не хотела знать, чей это гроб, совсем не хотела, но все равно узнала. На надгробии, косо воткнутом в холм земли над гробом, было выгравировано: «Джеймс Бьюкенен Ван Дорен, 1948-1969».
Вопль застрял в ее горле, заблудился где-то в глубине тела. Она утратила способность дышать, ей показалось, что она задыхается.
А потом она услышала странный звук, похожий на шорох листьев над головой или шуршание полевой мыши среди сухих веток, усеивавших землю.
– Брон! – хрипло позвала она. – Брон, это ты?
Краем глаза она уловила движение. Сучок хрустнул под тяжестью явно не мышиного тельца. Она обернулась, и ее сердце рывком вернулось на место и лихорадочно забилось. Кажется, в темноте она ударилась лбом о низкую ветку. Раздался треск, она ощутила резкую вспышку боли – и досады на свою неловкость, а потом перед ее глазами в темноте лениво поплыли багровые круги. Ноэль смутно осознала, что оседает на землю. Неожиданно ветка заговорила.
