— Ты — Афродита! — говорю я, втискиваясь в шуршащее платье и добавляя побольше блеска на губы.
Туфли на каблуках. Впервые за столько лет. Что еще мама упаковала? Браслет со стразами на серебряной застежке. Маленькую бутылочку «Опиум». Хорошо. Это для меня в новинку: «Женственная. Притягательная. Таинственная». Прямо Анита Добсон по дороге на церемонию чествования звезд сериалов.
Мячиком отлетая от стен, я продвигаюсь вдоль вагонов, стараясь не вступить в чрезмерную близость с мужчинами, мимо которых прохожу, и размышляю о правилах этикета относительно продвижения по коридорам. Должны ли мужчины утыкаться в стену, чтобы ты протиснулась у них за спиной? Стивен говорил, что проводник никогда не должен поворачиваться к пассажиру спиной. С другой стороны, хочу заметить, что большинство проводников столь красивы, что проскальзывать мимо них лицом к лицу — совершенно не в тягость.
За пять вагонов только один пассажир воспользовался непредсказуемостью движения поезда. Я бы и не возражала, если бы не потеряла целых три бисеринки от столкновения с пряжкой его ремня.
Бар старомоден и ослепителен. У меня мурашки бегут по спине, когда я вхожу, — заходящее солнце отбрасывает золотые отсветы на пыльно-розовые сиденья и низкие столики красного дерева, а если прищуриться, то человек, который сейчас попивает аперитив, облокотившись на мини-фортепьяно, превратится в Грегори Пека.
Конечно, есть здесь и человек, которого не нужно приукрашивать, — Тайлер. Он и так красавчик хоть куда, но в смокинге… Если когда-нибудь решат сделать Джеймса Бонда блондином, я знаю, на кого он будет похож. Мне приходит в голову замечательная идея: а если его свести с Клео? По моим рассказам он ей уже нравится — ничто так не помогает от душевных невзгод, как внимание привлекательного миллионера. Ха! Мне уже лучше. Я даже не против, когда Тайлер целует мне руку, потому что теперь смотрю на него глазами Клео.
— Позволь тебя проводить? — Тайлер предлагает мне руку.
Я принимаю ее и улыбаюсь. Пианист начинает напевать: «И мы как будто влюблены…»
41
Мерное покачивание вагона и перестук колес становятся еще заметнее сейчас, когда я лежу в темноте, — мне кажется, что все мои суставы распадаются, а потом со щелчком возвращаются на место. Я вновь смотрю на часы — полседьмого утра. Благодаря настырному храпу моего соседа справа, я не могу заснуть с пяти утра, но меня это почему-то не огорчает. Купе стало очень уютным после того, как его превратили в спальню. Вчера к моему возвращению огни уже были приглушены, постель застелена, на подушке — моя пижама, а на маленьком прикроватном коврике — пара одноразовых тапочек. Не хватало только трупа и Эркюля Пуаро.
Взбивая подушку, я размышляю, к каким выводам Усатый Месье пришел бы относительно Тайлера. Мы провели в непрерывном общении не меньше шести часов, а я по-прежнему никак не могу его понять. Даже вино и ликеры, которые текли рекой, не заставили его расслабиться. А я… меня унесло с первым глотком шампанского…
Мы перешли из бара в вагон-ресторан, и я почувствовала приятное волнение. Уже сами столы производили сильное впечатление — пышные скатерти украшал хрусталь с алмазной огранкой. Венецианский официант угощал нас дарами французской кухни: запеченный лобстер в соусе из бренди, обжаренные в масле молодые овощи, жареная на огне утка и фуа-гра с белыми трюфелями (ик!). ассорти из сыров (от этого я отказалась), потом горький шоколад и мороженое с бергамотом, о каком можно только вздыхать. (Я сохранила для Клео копию меню.)
Вагонов-ресторанов в Восточном Экспрессе было три: «Этуаль дю Нор», «Шинуаз» и наш — «Лалик». Я попивала бархатистое красное вино, а Тайлер, указав на край матового бокала, где классические фигуры переплетались с тяжелыми виноградными гроздьями, рассказал, что Рене Лалик вообще-то был ювелиром и занялся стеклом только в сорок пять лет, когда его попросил разработать дизайн флакона для духов его добрый приятель Франсуа Коти.
На что я ответила:
— А знаешь, что у Коти есть мужской одеколон «Стетстон»? И женский вариант под названием «Леди Стетстон»! Смешно, правда?
Это наглядно передает разницу между нашими манерами вести беседу. Он весьма искушен, и я невольно думаю, что ему бы подошла более утонченная леди. Я видела, как некоторые из обедавших с нами женщин поглядывали в мою сторону с завистью, а потом — с разочарованием на своих собственных спутников. Мне было немного неловко, что я отнимаю Тайлера у более достойных. А потом я решила: «Руки прочь! Я берегу его для подруги!»
За обедом Тайлер расспрашивал меня о моей жизни, и в частности о моей личной жизни, но почти ничего не говорил о себе. Я даже не смогла добиться от него прямого ответа, когда спросила, нравятся ли ему рыжие. Я-то, конечно, думала о Клео, а он сказал:
— Неужели ты собираешься перекраситься?
В какой-то момент Тайлер признался, что вряд ли когда-либо всерьез влюблялся, и пожаловался, что со стороны многим кажется, будто он — путешественник и плейбой, но на самом деле это не является его истинной сущностью. Единственной темой, на которую он говорил много и эмоционально, было искусство. Похоже, это семейная черта: Морган использует чужие слова, чтобы казаться умным, Тайлер использует чужие творения, чтобы казаться творческой личностью, а в действительности он думает только о бизнесе.
Хоть я и поставила в своей голове запрет на любые мысли о Капри, чтобы полностью насладиться этим вечером, перед моим внутренним взором возник Люка. Я представила, что он сидит рядом с Тайлером и попивает колумбийский кофе — такой открытый, раскрепощенный и настоящий, по сравнению с ним. Все склоняют меня на сторону Тайлера, но я думаю: что останется от его притягательности, если убрать внешность, статус и роскошный стиль жизни? Он воспитан и очарователен, когда ему это нужно, но я никак не могу разглядеть его истинное лицо.
После обеда мы вернулись в бар, где было уютнее, и выпили несколько рюмок «Амаретто» — на сон грядущий. Мне бы хватило и одной, но Тайлер настаивал, чтобы я выпила еще, и еще, и еще. Все вокруг становилось все более и более расплывчатым, но я помню, что заметила две вещи — во-первых, у администратора бара была самая забавная на свете смесь акцентов (наполовину итальянский, наполовину австралийский), а во-вторых, пианист играл безупречно, пока вагон, раскачиваясь и подпрыгивая, ехал вперед, но начинал фальшивить, как только поезд останавливался.
А Тайлер был все так же безупречен. Идеальные зубы, идеальный маникюр, идеальный джентльмен. Ни волоска не выбилось из прически. Ну, разве что когда он постучал к мне через полчаса после того, как мы распрощались до утра…
— Прости, я не хотел тебя беспокоить, — извинился он. прислонившись к косяку и глядя на меня через невесть откуда взявшуюся челку, будто сошел с рекламы одеколона годов этак семидесятых. — Ты ведь еще не легла?
— Не успела, — нервно пропищала я. Тайлер же не может не замечать, что рубашка у него расстегнута до пупа. Он что, пытается меня спровоцировать?
