Но уже через некоторое время Филистина принималась уверять, что ни за что в жизни не сможет добровольно покинуть Лесбос и расстаться со своими любимыми подругами.
Леонид давно уже в подробностях продумал, как они должны будут устроить свою жизнь после свадьбы, но не хотел раньше времени говорить пустые слова, потому что ценил лишь конкретные поступки и ждал известия о доме.
В конце концов, он так долго мечтал о доме, куда радостно спешить, зная, что в его стенах тебя ждет любимая женщина!
И остров Лесбос для такого дома — наилучшее место, которое только можно придумать.
А Филистина — самая прекрасная женщина, о которой он даже не смел мечтать.
Но заветной биги Алкея на дороге, увы, до сих пор не было видно, и Леонид, чтобы скоротать время, продолжал забавлять Филистину рассказами о своих приключениях, которые вызывали у нее то невольную улыбку, то страх, но в любом случае — отвлекали от никчемных сомнений.
Прислушиваясь к пению птиц, Леонид начал с улыбкой вспоминать, что видел в Египте маленьких птичек ибисов, которые свободно расхаживают по улицам, потому что считаются в этой стране неприкосновенными, священными птицами, посвященными богу мудрости Тоту. А зато уже в соседнем государстве этих же самых птичек с удовольствием зажаривают на вертеле над очагом и с огромным аппетитом съедают.
— Скажи, Филистина, кому, чьим обычаям я, свободный грек, должен верить? — спросил Леонид и сам же ответил на свой риторический вопрос. — Только тем, которые существуют в моей стране и соблюдаются в стенах моего дома. Поэтому каждому человеку, Филистина, нужны дом и семья, а то немудрено когда-нибудь окончательно закружить себе голову.
Но особенно заинтересовал Филистину рассказ Леонида о какой-то его знакомой знатной египтянке, которая нарочно в жару носила для прохлады обвитую вокруг шеи неядовитую змею.
— И как же звали эту необычную особу? — переспросила Филистина. — И, главное, насколько близко ты был знаком с укротительницей. Я думаю, что если она умела приручать змей, то с мужчинами у нее получалось ничуть не хуже!
— Да нет, Филистина, она была женой одного очень знатного египтянина.
— Ее имя?
— Не помню, Филистина, ведь я был в Египте очень давно, в юности, когда был еще примерно таким же, как Фаон, ну, может быть, совсем немного постарше.
— Имя!
— Уверяю тебя, Филистина, что не помню — там у них очень трудные имена, — сказал Леонид, незаметно улыбаясь в рыжую бороду.
В конце концов, ему было несколько лестно, что Филистина ревновала его к той женщине, а значит, вовсе не была к нему равнодушна, даже наоборот…
— Признаюсь, Филистина, в Египте нет ни одной такой красивой женщины, как ты. И потом, там у них всех такие трудные имена, что невозможно выговорить, и тем более запомнить, — повторил Леонид. — Клянусь тебе, что даже когда я попал на похороны великого фараона Хиу… Погоди, Хиуба… В общем, он умер молодым, и благодаря этому я в своей юности наблюдал такое удивительное зрелище, что никогда и потом не видел ничего подобного, да и то… Хотя погоди, Филистина, тогда я ведь нарочно попросил египетских умельцев сделать мне на груди татуировку и записать нестирающимися буквами имя того фараона, боясь, что после моим рассказам о сгоревшей в огне тысяче быков никто не поверит. Если ты хочешь, то можешь прочитать сама, Филистина.
— Хочу, — кивнула Филистина, и Леонид с готовностью распахнул хитон на своей груди, которая была словно увита золотым руном, и под соском у него действительно виднелись греческие буквы.
На могучей груди Леонида буквы казались неровными — почему-то некоторые из них выделялись очень крупно, а другие еле-еле можно было различить.
— Ну, читай же, что там написано?
— Фа — он, — прочитала Филистина и застыла в немом изумлении.
— Да нет же, ты пропустила, — сказал Леонид, неудобно перегнувшись и тоже вглядываясь в письмена, которые он давно бы хотел стереть, считая их следом дурного тщеславия молодости, но оказалось, что татуировка сделана такими чернилами, что если содрать кожу на толщину пальца, то надпись все равно никуда не девается. — При чем здесь Фаон? Здесь написано — фа-ра-он Хиутамурхамон! Вот, снова еле выговорил…
Леонид засмеялся, но когда поднял голову, то пятно, которое он увидел перед собой, было вовсе не лицом Филистины.
Это была страшная маска страдания и гнева, лишь отдаленно напоминающая лицо его любимой женщины, — ничего страшнее Леонид не видел даже во время «вторых фаоний», ни на далеких землях дикарей.
— Так это… ты? — задыхаясь спросила маска.
— Что? Кто? Что с тобой, Филистина?
— Так, значит, ты и есть тот самый мореплаватель, который соблазнил нашу маленькую Тимаду? Ты? Наверное, она тоже когда-то прочитала эти буквы и подумала, что тебя зовут Фаоном? Скажи, Леонид, ты был когда-нибудь раньше в наших краях?
— Здесь? — оглянулся по сторонам Леонид и пожал плечами: — Разумеется, я много раз с разных сторон подплывал к Лесбосу, но не уверен, что бывал именно здесь. Природа везде так похожа — леса, трава, белые камни, лишь люди между собой сильно различаются.
— А теперь вспомни, не встречал ли ты в здешних лесах молоденькую девушку, которая тебе безоглядно отдалась и кого ты больше потом никогда не видел?
— Ну… ты задаешь очень странные вопросы, — смущенно почесал бороду Леонид. — Поверь мне, Филистина, я не принадлежу к тем мужчинам, которые только и делают, что гоняются за женщинами, к какому бы народу те ни принадлежали, и потом составляют из рассказов о них целую коллекцию. Но вместе с тем я физически здоровый мужчина, и потому, скажу откровенно, у меня тоже порой случались внезапные увлечения. Но ведь это было раньше, до встречи с тобой. Вообще-то я считаю, что нам с тобой следует условиться не вспоминать о своем прошлом, а лучше вместе думать о новой жизни.
— Нет, погоди, Леонид, — прошептала словно обезумевшая Филистина, вовсе не слушая речей Леонида. — Погоди, ты должен вспомнить… В лесу… Молодая девушка, которая очень быстро бегала и звонко смеялась. Ее звали Тимада. Ты догнал ее… Ты обнажился перед ней…
Леонид сурово сдвинул брови.
Нет, такая невоздержанная, безмерная ревность — это было уже слишком!
И он не собирался терпеть подобных допросов ни сейчас, ни впредь.
Ведь Леонид тоже мог бы беспрерывно пытать Филистину, вызнавая, кто и где ее догонял и перед кем она обнажалась.
Поэтому он решил сейчас больше не церемониться.
— Тимада? — нахмурился Леонид. — Возможно, так и было. Да, я что-то такое припоминаю, в лесу. Кажется, она сама начала меня дразнить и смеяться, или что-то в этом роде. А много ли нужно, чтобы раззадорить пылкого юношу, каким я был в то время. Я ведь и теперь…
— Значит, так и есть, — прервала его Филистина, неестественно бледнея. — Ужасный, ужасный человек. Мы с тобой никогда не сможем быть счастливые и не сумеем быть вместе. Ведь тогда, после той встречи, маленькая Тимада родила ребенка, и Фаон — твой сын.
