— Ну наконец-то! Здравствуйте, Егор!.. — Тут она разглядела мою опрокинутую физиономию и озабоченно спросила: — Что случилось, дорогой мой, почему вы…
— Библия у вас? — выпалил я.
— Но… — заикнулась Сабина.
— Никаких «но», — отрезал я. — Мне она нужна немедленно. Прямо сейчас! Это просьба Евы, и пожалуйста, — никаких вопросов.
Глаза Сабины округлились, она бросилась в комнаты, а я остался подпирать стену на площадке. Через минуту я держал в руках увесистый кирпич в восьмую долю листа, затянутый в потертую тисненую кожу. Я поблагодарил, а в ответ услышал: «Ради всего святого — будьте осторожны!» Будто она и в самом деле знала, что происходит.
Дома, то и дело поглядывая на часы, я упаковал Библию так, чтобы ее можно было поместить под курткой и надежно закрепить, а заодно приготовил кейс, набив его всяким хламом вроде комментариев к старому уголовному кодексу.
Покончив с этим, я снял трубку и набрал домашний номер Алексея Валерьевича Гаврюшенко, надеясь, что удача опять улыбнется и новоиспеченный начальник следственного отдела окажется дома хотя бы в воскресный вечер.
Повезти-то мне повезло, но пока жена Гаврюшенко бегала к соседям, где мой бывший руководитель практики заседал по случаю чьего-то семейного торжества, я вконец извелся. Минутная стрелка, казалось, ползет раз в двадцать быстрее, чем положено, и я уже собрался было плюнуть на это дело, когда в трубке раздался оживленный голос:
— Слушаю вас!
— Алексей Валерьевич, — начал я, — это Башкирцев…
Весь кураж у Гаврюшенко пропал.
— Ну, — спросил он. — Чем порадуешь? Опять неприятности?
Я попытался взять иронический тон, но ни черта у меня не вышло. Поэтому я сжато изложил ситуацию с Евой, сообщил, куда и к кому сейчас направляюсь, а затем сформулировал главное: если до десяти я не перезвоню, значит, у нас большие неприятности.
Убеждать моего собеседника не понадобилось — Олега Ивановича Соболя он знал как облупленного.
— И что, по-твоему, мне тогда делать? — буркнул Гаврюшенко. — Ну, допустим, с подрайоном я свяжусь, да только пока они будут чесаться… Чего в самом деле ты сам суешь башку в капкан? Давай сделаем иначе…
— Не надо иначе, — сказал я. — Там Ева. Если он что-то учует, ни перед чем не остановится. Так что придется действовать по обстоятельствам.
Он пожелал мне удачи и повесил трубку. Через десять минут я уже ехал в метро.
«Звездная» — последняя на этой линии, причем находится она в противоположном конце города от «Света Истины». По вечерам на станции и вокруг народу мало. Рядом стадион — он уже несколько лет на реконструкции, рынок, который в это время закрыт, несколько новых жилых корпусов, трамвайная колея, а за ней район старой послевоенной застройки. Если сразу, как только я появлюсь на поверхности, мне не врежут битой и не отберут кейс с макулатурой, значит, Еву держат на какой-то съемной квартире в радиусе метров трехсот от метро.
Я старался не думать о ней и о том, как ей там. Тем более что в такой ситуации ничего нельзя предугадать. Библия была приторочена двумя полосами широкого скотча у меня за спиной и практически незаметна под курткой. Угол переплета врезался мне под лопатку, и я чувствовал себя вроде шахида с его пресловутым поясом.
Поднявшись по эскалатору, я покинул вестибюль станции, закурил и, помахивая кейсом, прогулочным шагом направился к облупленным колоннам у входа на стадион. Ворота венчал одноногий гипсовый футболист — вместо второй ноги, якобы занесенной для удара по мячу, торчала ржавая скрученная арматура.
Пока я глазел на сталинского андроида, из-за колонн вынырнули и направились ко мне двое. В здоровенном косолапом малом с безмятежной физиономией, шаркавшем найковскими прохорями примерно сорок седьмого размера, я признал одного из парней, описанных Галчинским, второй был чуть пониже меня, остроскулый, с забинтованной шеей и невыразительными чертами — будто по его землистому лицу основательно прошлись ластиком.
— Кого-нибудь ждете? — поинтересовался он.
— Точно, — сказал я и переложил кейс в левую руку.
— Ну пошли. — Мой жест не остался незамеченным, однако держались парни без напряжения. По крайней мере здесь, на виду у милицейского патруля, бдительно охранявшего турникеты, они меня не тронут.
Мы пересекли трамвайные пути, свернули налево, но вместо того чтобы углубиться в темные закоулки старой застройки, направились вдоль колеи. Запоздало вспыхнули фонари, и через два квартала я сообразил, что мы приближаемся к девятиэтажному корпусу отеля «Спорт», о существовании которого я начисто позабыл.
Гостиница эта пользовалась особого рода известностью с тех пор, как ее нижние этажи были сданы в аренду мелким фирмам, а верхние номера заселили на постоянной основе владельцы рыночных контейнеров и лавчонок. Народ здесь обитал темпераментный, и разборки со стрельбой в местном ресторане стали в порядке вещей. В сущности, никакой это был не отель, а пьяная и довольно замызганная общага с тараканами, неряшливыми феями по вызову и затюканной обслугой.
На входе, у стойки рецепции, околачивался опухший милицейский сержант, которому оба моих спутника по-приятельски кивнули. Спустившийся лифт привез важного меднолицего таджика в ватном халате; мы погрузились и со скрежетом вскарабкались на четвертый. Пока лифт полз, я пялился на надписи на пяти языках, украшавшие стены кабины, а оба моих спутника помалкивали. И только когда я первым шагнул в коридор, тот, что поменьше, скомандовал:
— Налево!
Мы промаршировали по затоптанному паркету, свернули еще раз и наконец остановились. Большой парень погремел ключами и отпер расхлябанную дверь, носившую явственные следы былых сражений.
Я переступил порог — и сразу увидел Еву. Она сидела в кресле в глубине комнаты, у стены, глядя прямо на меня. Руки ее смирно лежали на подлокотниках. При моем появлении она даже не пошевелилась, только едва заметно повернула голову.
В первое мгновение мне показалось, что в номере она одна. Я стоял в крохотной прихожей, позади топтались мои провожатые, справа находились туалет и душевая кабина, а угол перегородки позволял видеть только половину жилого помещения.
— Ева, — выдохнул я, едва сдерживаясь, чтобы не броситься прямо к ней, — ты в порядке?
Она молча кивнула, каким-то образом дав мне понять, что в номере находится кто-то еще, кого я не вижу. Я сделал шаг, но меня тут же резко развернули, и один из провожатых прошелся по моим карманам — довольно небрежно, потому что книга за спиной так и осталась незамеченной. Только после этого оба вышли и заперли дверь снаружи.
У окна, в точно таком же казенном кресле, как и Ева, закинув ногу на ногу и поигрывая носком начищенного башмака, восседал Олег Иванович Соболь в строгом темном костюме с жилетом и пестрым шелковым галстуком. При виде меня игривая улыбка исчезла с его лица — он приподнялся, хмурясь, и с неподдельным изумлением воскликнул:
