Я даже на улицу выходил редко, как пугливый домашний кот.
После двадцати пройденных шагов у меня обычно начиналась одышка, сердце выбивало дикие неровные ритмы, и я тут же начинал озираться в поисках ближайшей лавочки.
Сидеть на лавочке было скучно, потому что общаться с самим собой, как раньше, я не мог, а знакомиться с новыми людьми для меня было еще мучительней прежнего.
Я медленно, но неуклонно деградировал.
Впрочем, догадался я об этом только тогда, когда меня неожиданно навестил мой издатель.
Я забыл о нем так же прочно, как обо всей моей прошлой жизни. Все осталось за далеким нереальным горизонтом: ежедневная работа, приличные гонорары, литературные премии, благодарные поклонники и насупленные критики…
Когда кто-то постучал в мою дверь, я решил, что пришла горничная с ежедневной уборкой.
Открыл дверь и застыл, увидев вместо нее человека, с которым был когда-то связан приятельскими и деловыми отношениями.
Человек смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и в его зрачках отражался обрюзгший неопрятный мужчина, одетый в неотглаженные джинсы и помятую майку.
— Антон? — неуверенно сказала Марк. Я стыдливо поежился и отступил назад, приглашая гостя войти.
Общались мы недолго, примерно полчаса. В присутствии другого человека я чувствовал себя так дискомфортно, что воздух моего номера сгустился от напряжения.
Я признался, что не могу дописать роман, и выразил готовность выплатить неустойку. Издатель торопливо замахал руками.
— Что ты, что ты! Конечно, я все понимаю! Тебе надо отдохнуть!
— Марк, я выпал из обоймы, — сказал я с кривой усмешкой. — Вряд ли у меня выйдет еще хоть одна книга.
— Не говори так, — возразил издатель, но как-то не очень уверенно. — Отдохнешь, поправишься…
Он поперхнулся, смущенно оглядев мое расплывшееся тело.
— Ничего, не комплексуй, — спокойно сказал я. — Я все правильно понял.
Мы немного помолчали. Меня не покидало ощущение, что главное все еще не сказано.
— Говори, — сказал я, не выдержав молчания. — Я же вижу, ты что-то хочешь сказать…
Издатель немного помялся.
— Антош, — сказал он, наконец. — Ты человек разумный, здравомыслящий…
Тут он снова поперхнулся. Я беззвучно хмыкнул.
— В общем…
Марк набрал в грудь побольше воздуха и выпалил единым духом:
— Ты не обидишься, если я издам роман твоей бывшей… протеже?
Я удивился так, что даже икнул.
— Сашкин роман? — переспросил я.
Марк молча кивнул, не спуская с меня глаз.
— Ты же говорил, что книга очень слабая!
— Помню, помню, — перебил меня издатель сокрушенным тоном. — Но ты понимаешь, та история…
Он нерешительно посмотрел на меня.
— Говори, не стесняйся, — поощрил я. — Ты имеешь в виду мое несостоявшееся самоубийство?
— Слава богу, что несостоявшееся, — с облегчением подхватил издатель. — В общем, та история наделала такого шума! У нее сейчас такой пиар!
— Что-о-о? — протянул я, поднимаясь с кровати. — Какой пиар?
— А ты не знаешь? — удивился Марк. Он тоже встал с кресла, словно опасался, что я на него наброшусь. — Во всех газетах первые полосы! Даже в «Комсомолке» было интервью с этой… с Сашей, — поправился он. — На целый разворот!
— Ты с ума сошел! — проговорил я слабым голосом. — Какой разворот?..
— Так ведь суд скоро! — удивился Марк.
Я взялся за голову.
— Над кем?!
Издатель несколько минут смотрел на меня, широко раскрыв глаза. Потом сел назад в кресло и призвал:
— Сядь. Поговорим спокойно.
Я уселся на кровать. Меня снова начинало лихорадить. Я открыл ящик тумбочки, достал стопку лекарственных упаковок и зашелестел ими. Выдавил несколько таблеток и бросил в рот. Марк следил за мной, не отрываясь.
— Вот, значит, как дела обстоят, — пробормотал он себе под нос.
— Да, — ответил я с усмешкой. — Я больше не призовая лошадь. Так что ты говорил про суд?
— Саша неделю назад пошла в милицию и написала признание, — растолковал мне Марк.
Я схватился за голову и закричал:
— Зачем?! Вот дура!
— Ничего не дура, — осадил меня Марк строгим тоном. — Очень даже разумный ход. Она вообще девочка не глупая.
Я шумно выдохнул воздух, сморщился и помассировал ноющий висок.
— А Ольга? — спросил я.
— Какая Ольга? — удивился Марк. — Разве была еще какая-то Ольга?
Я промолчал.
Ясно. Сашка все взяла на себя. Зачем она это сделала? Из благородства? Чушь!
— Она все правильно рассчитала, — продолжал издатель. — Интерес к ней сейчас огромный, у девочки есть мозги, есть симпатичная фотогеничная мордочка, язык хорошо подвешен… Романчик у нее, конечно, слабый, но…
Он помедлил.
— Можно хорошо заработать, — договорил он почти виноватым тоном.
Я удивился. Чтобы Марк говорил виноватым тоном тогда, когда можно хорошо заработать!..
Нет, он определенно очень хорошо ко мне относился.
— Понимаешь, никто ведь не умер, — продолжал издатель свою сбивчивую речь. — Конечно, если бы с тобой что-то случилось… Да я бы никогда!.. Но ведь все живы-здоровы…
Он посмотрел на меня и снова поперхнулся. Я выдавил еще одну таблетку и бросил ее на язык.
Я не давил на жалость. Просто обычной дозы успокоительного мне уже давно не хватало.
— Марк, я не в претензии, — сказала я спокойно. — Я тебе больше скажу: я очень рад, что ее роман наконец издадут. Так что, вперед. Никаких обид.
— Правда? — обрадовался издатель, ставая с кресла.
— Конечно, — подтвердил я.
— Я могу тебе чем-то помочь? — продолжал спрашивать Марк, мелкими шажками продвигаясь к выходу. — Деньги, доктора, дефицитные лекарства?..
— Все есть, — ответил я. — Спасибо.
Он затормозил перед дверью.
— Я пошел? — сказал Марк с вопросительной интонацией.
— Иди, — согласился я.
— Созвонимся?
— Конечно.
Он открыл дверь, снова остановился и озабоченно сказал:
— Если роман допишешь…
Тут же спохватился и поправился:
— То есть, когда роман допишешь…
Марк откашлялся.
— Сбрось его на мой сайт, — договорил он смущенно.
