— Благодарю вас, — улыбнулась Кейт, — но я не жена пана Тынецкого.
— Извините, пожалуйста, — смутился актер, — прошу простить меня, но мне казалось…
Галантно поклонившись, он добавил:
— Насколько моя наблюдательность и интуиция не изменяют мне, то я ошибся лишь во времени, опередив события.
Кейт покраснела и, чувствуя это, громко рассмеялась, чтобы скрыть это нелепое смущение.
— Это ошибка. Я — кузина пана Тынецкого.
К ним подошли актеры. И, воспользовавшись этим, Кейт убежала.
Это незначительное происшествие всколыхнуло, однако, ее воображение. Актер говорил о своей наблюдательности, а значит, он заметил в отношении Роджера к ней и наоборот нечто, что позволило ему подумать о них, как о семье. Как это прозвучало… Опередил события…
И вдруг ее охватила какая-то непонятная удовлетворенность жизнью, стечением обстоятельств и собой. И даже те оскорбления, которые она услышала от Гого, показались ей сейчас благоприятным событием.
«Опередил события… А почему бы и нет, почему я не могла стать женой Роджера?.. Морально я свободна и могу распоряжаться собой, да и юридически освобожусь скоро».
Кейт стояла в темном уголке освещенного зала. У рампы две актрисы и режиссер спорили о чем-то с Роджером. Его профиль и высокий силуэт казались ей такими понятными и близкими, такими незаменимыми и единственными…
«Это чувство, — спрашивала она себя, — это и есть любовь?.. А если так, то когда она родилась?»
Минута за минутой она как бы переворачивала странички прошлого. Вот Полясский читает его повесть. Нет, тогда она чувствовала какую-то солидарность с Роджером, уже была счастлива, радуясь его успеху. Значит, еще раньше. Может быть, тогда в санях, когда понесли кони? Нет, тоже нет! Она волновалась за его жизнь и поцеловала. Воспоминания вернули во времена ее приезда в Пруды, и Роджер, который ждал ее у камина…
«А еще на станции я почувствовала сожаление, что он не приехал за мной…»
Да, невозможно найти начало этой цепи фактов. Когда впервые он появился в ее квартире такой холодный и официальный, не родилось ли в ней уже тогда нечто неуловимое, а может, когда он прислал цветы, пришел и говорил о давних стихах. А потом Иоланта восторгалась им, и на следующий день они бродили по Театральной площади. На обратном пути домой она уже понимала, что ей интересно с ним.
Ее размышления прервались окончанием репетиции. Как обычно, они вышли вместе, собираясь зайти в несколько магазинов и поехать к Роджеру домой, где уже заканчивали клеить обои.
— Итак, — сказал он, — послезавтра генеральная репетиция, а во вторник премьера.
— Вы счастливее меня, — вздохнула Кейт. — Вы будете за кулисами, а я в зрительном зале покроюсь гусиной кожей или упаду в обморок.
— Я не теряю надежды, а вы все-таки боитесь?
— О нет! Волнение это — не отсутствие уверенности в качестве произведения, это что-то совершенно непонятное, физиологическое, не зависящее от естественных возможностей.
— Вот поэтому я посоветую вам кое-что: сделайте так, как я, и не ходите на премьеру вообще.
— Вы серьезно не собираетесь? — возмутилась она.
— Почему это вас удивляет?
— Не удивляет, а возмущает.
— Мы же все равно увидим генеральную репетицию, а премьера всего лишь реакция зрительного зала. А еще я признаюсь вам, что мне неинтересно наблюдать за этим явлением, выслушивать аплодисменты или считать количество оваций.
— И поэтому вы не хотите идти?
— Не совсем так. Мне не хочется говорить о творчестве и о впечатлениях знакомых, кроме того, не хочется, чтобы меня выталкивали на сцену, если публика потребует автора, ведь я же не актер, выражением которого является его внешность, а я автор, который обращается к людям посредством своих произведений… Разве вы не понимаете меня?
— Вполне, — улыбнулась Кейт, — но публика будет огорчена и… я тоже. Я так радовалась, представляя те минуты…
— В таком случае, — воскликнул он весело, — решено. Я, конечно, буду в театре.
— Нет-нет, — запротестовала Кейт, а сердце забилось сильнее, — я не такая уж эгоистка, чтобы ради своего удовольствия требовать от вас жертв.
— Ах, пани Кейт, неужели вы не знаете, что то, что может быть для вас приятным, для меня не может быть жертвой, а только радостью.
— Я знаю, что вы слишком добры ко мне, но позвольте мне маленький реванш. Я хочу доказать вам, что некоторые жертвы для меня — радость. Вы убедили меня, и, значит, мы вместе не идем на премьеру.
Тынецкий, улыбнувшись, сказал:
— Что за странное создание человек. Добивается того, к чему стремился, и вместо того, чтобы поблагодарить богов, тотчас же думает, чего бы это еще пожелать.
— Какие же у вас дальнейшие желания? — спросила задорно Кейт.
— О, они такие смелые, что боюсь даже произносить их вслух.
— Иногда смелость оплачивается, — заметила она.
— Тогда рискну. Пани Кейт, я мечтал провести вечер премьеры с вами.
Он произнес это легким, почти шутливым тоном, а после паузы добавил:
— С вами наедине… это не слишком смело?
— Нет, не слишком, — усмехнулась она, — я с удовольствием проведу вечер с вами.
— Да, но вы, наверное, не принимаете во внимание того, что я говорил о человеческой природе.
— Это значит, что у вас уже появились новые желания? — спросила она, развеселившись.
— Вот именно, — вздохнул Роджер, — как видите, я ненасытен.
— Действительно, — согласилась Кейт. — Когда же, наконец, исполнятся ваши желания?
— О, об исполнении всех сейчас не смею и мечтать.
— И каким же будет окончательный комплект?
— Программа минимум касается лишь оговоренного вечера.
— Итак?
— Значит так: вам не нравится ресторан и мне тоже. Так где же мы проведем вечер?
— Вы придете ко мне.
— Там мы не будем одни.
— Наоборот. Я думаю, что все пойдут на премьеру и мой муж в том числе.
Он снова вздохнул.
— Я думал о чем-то другом. Вы не рассердитесь?
— Я совершенно убеждена, что вы никогда не предложите того, за что я могла бы рассердиться.
— Весьма благодарен вам за доверие, но тем более я должен постараться не потерять его.
Кейт посмотрела ему в глаза.
— Мне кажется, что вам это не удастся даже в том случае, если вы захотите.
— И все-таки что бы вы сказали, если бы я, например, предложил провести этот вечер у меня дома?
Кейт задумалась.
