— Я отдохну лучше, если ты останешься.
Он потупил голову:
— Ладно.
Она похлопала ладонью по кровати:
— Можешь сесть, если хочешь.
— Спасибо, с удовольствием.
Он неловко сел рядом с ней на край матраса, уставясь на руки. Но через минуту-другую напряжение последних дней и напряжение момента стали медленно таять от простой радости — быть рядом с ней. Он все еще нервничал и не был в себе уверен, не знал, что она от него ждет, но даже это становилось все менее и менее важно.
Рука Ангела медленно подвинулась и накрыла его руку, и он подумал, как она набралась смелости, которой так не хватало ему. Но она всегда была храбрее, охотнее шла на риск. Не потому, что не понимала риска, но потому, что верила, что может при этом выиграть.
Он глядел на их руки. Обе серебряные, но созданы для совершенно разного. Как инь и янь; рука бойца и рука целителя, соединенные ради цели, ничего общего не имеющей с целью биометалла.
От ее руки в его руке шло умиротворение, слаще и глубже, чем приносил когда-либо алкоголь. И ощущение правильности.
— Братство начиналось как религиозная община, — тихо сказала Ангел, нарушая молчание. — У них мало законов, но есть свои обычаи и ритуалы.
— Я знаю. Это очень особенные люди.
Хотя вначале это трудно было сказать, но его прилет сюда оказался одним из счастливейших поворотов в его жизни. Здешние люди были бедны, но оделили его сокровищами. У него был теперь его дом, его парод, его жизнь теперь снова что-то значила.
Он поглядел на Ангела. Она смотрела на их соединенные руки, будто это была головоломка, которую надо разгадать.
— Они не накладывают друг на друга ограничений и не ждут друг от друга многого, — продолжала она. — Их ритуалы часто имеют мало общего с религией.
Он посмотрел, как она набрала воздуху, будто ныряя в воду с головой.
— Помнишь, как Джон накрыл наши руки своей?
— Конечно. — Она была так серьезна, что он подумал было сказать что-нибудь смешное, но оставил эту мысль. Для нее это явно было очень важно.
— Это называется «соединение рук». Это значит, вся община признает, что двое… — Она беспомощно пожала плечами. — Ну, что-то друг для друга значат. Это как признание и подтверждение… — У нее пропал голос:
— Признание чего?
Он склонила голову.
— Соединения двоих, — шепнула она еле слышно.
Он удивленно мигнул.
Черт меня побери!
— То есть что-то вроде помолвки? — спросил он, глядя на ее лицо и пораженный появившимся в нем цветом. Джон оглушил его, но к его же благу, скрепив союз, который ему так трудно было предложить. Да, он теперь у Джона в долгу.
Ангел снова пожала плечами.
— Может значить и это, — добавила она, отчаянно спеша, — но не обязательно. Мы можем быть друг для друга приемной семьей, сердечными друзьями, или…
— Или просто людьми, которые друг друга любят? — спросил он, удивленный сам, как легко пришли к нему когда-то невозможные слова. — Людьми, которые понимают, что им еще много надо узнать о любви, которые хотят лучше узнать друг друга и посмотреть, куда любовь их поведет?
— Да, — согласилась она еле слышно. — Может значить и это.
Он был усталым и старым, вдвое старше ее, и за плечами у него было столько километров, что, будь он кораблем, годился бы только в металлолом. Даже если его умение любить вернется, оно будет не таким, как когда-то. Она вдвое моложе, невинная и совсем новая — в каком-то смысле всего месяц от рождения. Достаточно молода, чтобы верить, будто возможно все.
Когда-то он думал, будто стар настолько, чтобы знать, что это не так. Но она научила его новому определению того, что значит «возможно». Кто знает, чему она еще может научить его и что поможет ему сделать.
Только один способ узнать.
— Тогда это оно и должно означать, — сказал он, обнимая ее серебряной рукой. Она застыла, дрожа, потом повернулась к нему и спрятала лицо у него на груди.
Он позвал ее по имени, перекатывая это имя на языке, и вкус его был, как ответ на молитву. После минутного колебания он притянул ее к себе и погладил по спине свободной рукой.
Эта рука была не более чем умной машиной, а под ней была спина, закрытая непроницаемым металлом. И ласка должна была бы быть холодной, механической.
Но теперь весь серебряный биометалл в мире не мог помешать их прикосновению. Оно прошло через все барьеры, будто их и не было, уверенно и легко проходя в самые глубины, где обитает любовь.
Он ощутил на груди влажное тепло ее слез, впитавшееся в рубашку над сердцем, рядом с изогнутой эмблемой Бергмана.
— Ну, ну, — ласково сказал он. — Не надо, заржавеешь.
Полусмех-полувсхлип был ему ответом.
— Я так рада, что ты вернулся.
— Я тоже.
Марши баюкал ее на руках, целуя серебряную макушку. Она потерлась щекой о его грудь, держа его так, будто никогда не отпустит.
И его это устраивало.
Он никуда не хотел уходить.
Дэниел Хонг-Чи.
Написано на Ананке, на станции Боза и на Карме.
Да не забудем никогда.
