Книга Бастард. Скиталец - Игорь Ковальчук

Авалон оказался удивительным местом. Кольцо скал окружало долину, где скрывалась лесная чаща, такая дикая, что казалось, здесь и вовсе никогда не ступала нога человека. Этот девственный лес был прекраснее любого леса, который Дик видел в своей жизни, потому что на самом деле друиды принимали живейшее участие в его существовании. По сути, чаща представляла собой огромную священную рощу. Здесь расчищались завалы, немедленно гасились начинающиеся лесные пожару, а на прогалинах, образовавшихся по тем или иным причинам, высаживались молодые саженцы. В том числе и дубы.

Дик знал, что дуб не любит соседства. Как господин леса, он требует себе больше места, а остальные деревья, словно свита при короле, держатся в отдалении. Спросив Гвальхира, почему так, он ожидал какого-нибудь возвышенного рассказа в духе друидов: мол, дуб — священное дерево, почти одушевленное, и ему нужно одиночество для раздумий. Но старый друид объяснил рыцарю-магу, что любой взрослый дуб насыщает почву вокруг себя дубильными веществами, которых не переносят молодые дубки и все другие деревья. Так он расчищает себе пространство для жизни. Оттого он всегда одинок.

— Но почему же тогда дуб считается деревом друидов? — опешил Дик.

Гвальхир слегка улыбнулся:

— Этим дуб так похож на человека, ты не находишь?

Герефорд не нашел, что сказать в ответ.

Зато он обнаружил, что всей душой наслаждается обществом друидов. С этими людьми, в подавляющем большинстве очень умными и образованными, ему всегда было о чем поговорить и даже поспорить. Дик устал от однообразной болтовни при дворе короля — война, охота, деньги, положение в свете и женщины, больше ничего. Приятно было в саду или в заклинательном покое обсудить с кем-нибудь множественность миров, своеобразие энергетических структур обычного человека и опытного мага, преимущество портальных врат перед лесным коридором… По вечерам рыцарь-маг отправлялся в кузницу к Маддоку и там с удовольствием махал молотом в добрых двадцать фунтов весом, а позже упражнялся с кузнецом на мечах.

Поздними вечерами они с Серпианой выбирались на вершину горы полюбоваться закатом. Сидя на траве, они наблюдали за тем, как солнце все больше наливается неопасным для глаза багряно-бронзовым огнем, окунается в море, глубже и глубже погружаясь в воду, словно девушка, решившая искупаться, как разливается по небу полосами многоцветья. А неподалеку от молодых супругов обязательно сидел кто-нибудь, настроенный достаточно романтично, чтобы петь.

Я смотрю на свет из тени.

Вижу блики на ступенях.

Я мечтаю. Тщетно. Знаю.

Мои мысли — о любви.

Блик на камни лег — но все же

Его в руку не возьмешь же.

Так и то, о чем мечтаю,

Не становится моим.

Не упрямство, а надежда

Укрепляет мое сердце.

Но я вижу — бесполезно.

Это счастье — не по мне.

Отчего все так — не знаю.

Не искать — любить желаю…

Жаль, что это невозможно,

Словно свет держать в руке.

Дик оглянулся и узнал девушку, что пела, аккомпанируя себе на небольшой арфе. Хейзел, белокурая Хейзел, которая в Озерном Крае все пыталась убедить его, что нет ничего почетнее удела друида или мага. Ее профиль на фоне белесого неба казался вышедшим из-под инструмента античного резчика камей — так он был четок и совершенен. Она не обращала внимания ни на кого вокруг, тем более на Дика, который вместе со своей спутницей сидел чуть позади. Белокурыми волосами Хейзел играл ветер. Он отбрасывал их назад, и они походили на чей-то необычный стяг.

Рыцарь-маг покосился на Серниану — та смотрела не на закат, а на девушку. Губы его молодой жены чуть кривились, в их движении он прочел смесь сочувствия и насмешки. Ощутив взгляд мужа, она повернула к нему голову.

— Женщина мечтает о любви, так ведь? — шепнул он ей на ухо.

«Ох уж эти женщины, — подумал Герефорд, глядя на залившееся легкой краской личико супруги. — Им бы только любовь». Но промолчал. Видно, женское естество все-таки победило Хейзел. Была у нее магическая сила, но не было простых женских радостей — мужа, детей… Так, что ли? Теперь она не казалась такой гордой, такой неприступной, как раньше.

Дик приобнял Серпиану за талию, но жена отстранилась, словно прочитав его мысли, не слишком лестные для прекрасной половины человечества.

— Ох уж эти мужчины, — сказала она. — Вы думаете, что мир вертится вокруг вас. Но для женщины любовь — символ всего того, к чему она может стремиться. Женщины живут для любви, но не для мужчин, вот как. А то, чего желаешь, никогда не дается в руки. Грустный закон бытия…

Дик лишь пожал плечами. У него было другое мнение — прорывайся к своей цели, хватай ее обеими руками и наслаждайся.

— Вам, женщинам, лишь бы все усложнить.

Серпиана фыркнула и промолчала.

Слова иерофанта запали ему в душу, хотя он не сразу отдал себе в этом отчет. Просто через несколько дней все чаще стал думать о том, что нужно бы вернуться в Сирию и попытаться снять печать. Очарование родного мира Серпианы и местечка, облюбованного Далханом Рэил, конечно, накрепко запомнилось ему. Рыцарю-магу очень хотелось, чтобы его родной мир был похож на какой-нибудь из них — хорошенькие аккуратные домики в зелени садов, чистенькие города и величественные замки, где столы застилают скатертями, а мясо едят ножом и вилкой.

Были ли они такими из-за магии, царствующей вокруг, или по иным причинам — неважно. Главное, что наличие магии явно не повредило ни мирам, ни их населению. Объяснения Кервалена всерьез испугали Дика. А что, если старик-друид прав? Он — опытный маг, способный рассмотреть суть явления, да и зачем ему лгать? Что, если все сказанное — правда?

Дик задумался: что произойдет, если в его родной мир вернется магия? Вряд ли он окажется самым сильным магом Европы, но одним из самых сильных — возможно. Тогда, может статься, король Ричард сочтет выгодным объявить его своим наследником… «А тебе это надо? — мысленно спросил себя рыцарь-маг и стал вспоминать жизнь отца. — Нет, пожалуй, ни к чему. Лучше уж пусть мое положение остается таким, как есть».

На престол всегда найдется сколько угодно претендентов. Сняв печать, он может попросту собраться и исчезнуть в мире Живого Изумруда. Там, во владениях жены, ему уютно. Иногда можно будет наведываться в родной Корнуолл, видеться с родственниками, их потомками и потомками их потомков. В другой мир можно будет забрать и матушку… Если, конечно, не станет возражать Серпиана.

— Ты не станешь возражать против того, чтобы моя матушка и твоя свекровь жила с нами? — спросил он у жены.