За воротами монастыря монахи и прислужники подметали внутренний дворик метлами из рисовых стеблей, сваливали снег в корзины и уносили его. Мальчик, не старше моего сына, сделал снежок и кинул его в дерево. На стволе осталась белая отметина. Мой сын никогда не видел зиму. У меня вдруг сжалось горло.
Храм был самым большим зданием во внутреннем дворике. Меня никто не заметил. Я сняла башмаки и вошла внутрь.
— Каннон! — позвала я. — Где ты?
Тишина.
— Ответь мне! — крикнула я.
Снаружи зазвонил колокол.
— Добро пожаловать, — сказал голос (или голоса), отозвавшись эхом в пустом храме.
Лунные лисицы Инари появились из темноты. То, что я приняла за пламя свечей, на самом деле были огоньки на кончиках их носов, переливающиеся золотом на фоне их серебряных шкур.
— Итак, маленькая женщина-лиса, чего ты хочешь? — спросил один голос (или, возможно, оба).
— Почему вы здесь? — слезы жгли глаза, разочарование стояло комком в горле.
— Может, мы просто пришли сюда. Так же, как и ты.
— Где Каннон?
Они удивились:
— Мы лисицы Инари. Откуда нам знать?
— Я должна поговорить с ней! — кричала я. — Я хочу, чтобы она поняла, как нехорошо она со мною поступила.
— Как может богиня милосердия сделать что-то плохое?
— Она украла его у меня! Мой дедушка мертв, мой брат сошел с ума, мой сын потерялся, а может, тоже умер!.. И все это из-за нее!
— Странно, — насмешливо сказали лисицы. — Мужчины уходили и раньше, дети терялись или умирали. Есть даже женщины, которые воруют чужих мужей. И никакая богиня в этом не виновата! Или ты думаешь, ты настолько важная, что можешь вызвать гнев богини?
— Не смейтесь надо мной! Она должна быть здесь!
— Почему?
Слезы текли по моему потрескавшемуся от холода лицу, обжигая его.
— Потому что он ушел и магия исчезает. Я так много потеряла из-за ее жестокости! Я потеряла все, что у меня было. Я заставлю ее помочь мне!
— Как? Ты помочишься на ее статую? Укусишь ее? Или будешь плакать, пока она не сжалится над тобой? Трудно угрожать богине.
— Я знаю, — жалко сказала я. — Но я должна попытаться. Я умру, если вернусь!
— Даже самые хорошие люди рано или поздно умирают, — сказали лисицы. — Вернешься к чему?
— К своему лисьему облику, — сказала я. — Нет, это не то…
— Быть человеком лучше?
— И да и нет. Быть человеком так приятно, но так больно. («Тени и ожидание», — вдруг подумала я.) Я должна спросить у нее, кто я такая.
— Почему ты думаешь, что она знает? — спросили лисицы. — Почему кто-то, кроме тебя, должен это знать?
— Она богиня. У нее есть силы и знания, которых у меня никогда не будет.
— Это слишком простой вопрос. Ни одна богиня не станет тратить на него свое время. Кто ты? Женщина или лиса?
— И то и другое. Или ни то, ни другое. Я — это я.
Комнату заполнили звуки гонга. Одна лисица вспыхнула ярко, как полная луна. Ее облик дрожал и менялся. Она превратилась в женщину.
Это была Каннон.
20. Дневник Шикуджо
Сегодня я ходила на прогулку и зашла помолиться в храм Инари. Этот храм был недалеко от нашего дома. Не понимаю, почему я никогда раньше не видела его.
Ветер врывался в мои легкие сладким и диким ароматом. На снегу лежали ржавого цвета хвойные иголки и опавшие листья — словно алые и золотые пятна на безупречно белом снегу узор, достойный платья императора или самой хорошей бумаги, на которой когда-либо было написано стихотворение. Когда я шла через солнечные лучи, я чувствовала их тепло, такое приятное, как жар печки в холодный зимний вечер.
Наверное, нас могли (и должны были) отнести в храм в паланкине. Но, несмотря на все предчувствия Онаги, мы так никого и не встретили по дороге. И я даже не устала, пока шла до храма.
Храм был маленьким: единственная арка, едва выше человеческого роста. За ней было небольшое открытое пространство и сооружение, доходившее мне до пояса. Стая воробьев взлетела с арки, когда мы подошли. Я заметила, что они клевали рис, разбросанный перед храмом. На больших листьях лежал вареный рис, стояли маленькие голубые чашечки с саке. Я махнула рукой: одна из женщин вышла вперед и положила наши подношения рядом с остальными. Другая принесла маленький соломенный коврик и постелила для меня перед входом. Я осторожно встала на колени и расправила свои платья.
Я хотела поблагодарить бога (или богиню) за хороший урожай и за ту, пусть и небольшую роль, которую он (или она) мог сыграть в возвращении моего мужа. Так много богов! Было бы ошибкой полагать, что они никогда не вмешиваются в дела друг друга. Я поклонилась и заглянула в храм.
Две бледные деревянные лисицы глянули на меня маленькими нарисованными глазками. Я долго смотрела на них, прежде чем вспомнила, что это были статуи лисиц Инари, которые есть в каждом ее храме. Они ненастоящие.
Я засмеялась. Конечно же, они настоящие — настоящие статуи лисиц. Все реально — пока мы честны.
Не лисы на самом деле были проблемой для меня и моего мужа. Если бы не оказалось волшебных лисиц, мой муж нашел бы другой выход из своего одиночества и неудовлетворенности. А я бы волновалась из-за чего-то другого — из-за азартных игр, других женщин, интриг при дворе. Я не хочу оправдывать ту женщину-лису, которая преследовала моего мужа, но я и не могу обвинять ее в этом. Мой муж сам выбрал свою жизнь.
А я выбираю свою.
21. Дневник Кицунэ
— Как ты могла? — Я кинула веер в богиню Каннон. Он был легким и упал к ее ногам, кружась, словно мотылек.
Она была меньше, чем я ожидала, хорошо сложена, с красивой кожей. Ее волосы были убраны в китайском стиле. На голове — высокая корона с множеством рук и глаз. В ее ладонях горел огонь и двигался вместе с ней, вырисовывая в воздухе между нами иероглифы. Вокруг ее ног, словно ласковая кошка, обвилась лунная лисица. Когда я пришла, в комнате было темно и пусто, теперь же она была наполнена светом от бесчисленных свечей и статуями с золотыми узорами, шелками и подарками.
Богиня подняла веер длинными тонкими пальцами:
— Ты принесла мне подарок?
— Подарок? Это не подарок! Ты так сильно обидела меня.
— Разве?
— Ты разрушила все, о чем я так долго мечтала, за что боролась! В том, что ты со мной сделала, не было ни доброты, ни милосердия!
— Доброта и милосердие не одно и то же. Доброта — это дар. Милосердие — это правда.
— Тогда я хотела бы, чтобы ты была добра со мной, — прошептала я.
