Впрочем, пусть изредка, но имелась у Озерного возможность встретиться с Горацием, а Гораций часто виделся с государем, Сусан же ненароком мог попасть в поле зрения (или в ресторан во время гастролей, скажем, в Париже) Долметчера, а Долметчер ежедневно посещал Марселя-Бертрана Униона; но ни при каких обстоятельствах эти люди не могли бы собраться вместе, лишь одно существовало у них общее — ночь, простертая над Москвой. А в ней было так много интересного и без них — чего стоили одни только синемундирные гвардейцы на серых в яблоках и белых лошадях, объезжавшие Кремль; чего стоили круглосуточные бистро, где уж хоть лапши-то с грибами под сто грамм и серенаду Шуберта на губной гармонике, всегда можно отхватить за сущие копейки; чего стоили тащившиеся из аэропорта «Шереметьево-3» цистерны, прозванные в народе «осьминожниками», — в них каждую ночь доставлялась в Москву морская живность с Бермудских островов, которым решительно нечем было заплатить за русский газ и русскую нефть, кроме как осьминогами, каракатицами, трепангами, мидиями и мясными барракудами!.. Блистали также и лучи прожекторов на стройплощадке в том самом месте, где некогда можно было от перил обозреть Москву с Воробьевых гор: теперь строился тут никогда не воплощенный в жизнь храм архитектора Витберга в честь победы России над войсками Наполеона. Впрочем, много было в Москве строек и помимо этой: империя переживала наконец-то экономический бум, тот самый, о котором так долго блеяла коза Охромеишна, неизвестный миру точнейший козий Нострадамус. Ночные строители почему-то считали своим профессиональным блюдом осьминога, тушеного с сахаром. Никто уже давно ничему не удивлялся. Но за хорошим вкусом все-таки следили, а гарантом хорошего вкуса в России выступал государь. Высказал кто-то в газете мнение, что мало России двуглавого орла, нужен трехглавый — и пошли споры. Шуму было!.. Особенно по телевизору. А потом сказал государь, что третья голова хороша только для Змей-Горыныча, всем прочим это вроде как соли в кофе насыпать — и кончились споры, осталась Россия о двух головах.
«Филе Змея-Горыныча требует известной ловкости и тренировки» — произнес голос с кавказским акцентом, и Долметчер проснулся. Книги он не дочитал и до середины, а на часах было утро, и чашка кофе, сваренного женой, уже стояла рядом на столике. Жена сидела напротив и допивала свою чашечку. Долметчер любил и жену, и кофе. Жену — всегда и как угодно, а кофе — только на завтрак и по-доминикски: с солью. Ни в одном из ресторанов такого не подавали, и никто, кроме прекрасной Лаппорос Долметчер, не умел его правильно готовить. Долметчер, путь к сердцу которого с утра пораньше лежал через кофейник, в этом пункте был однолюбом. Конечно, попроси император угостить его любимым напитком, он не отказал бы императору, но надеялся., что император, как белый человек, истинно тонкого вкуса все-таки лишен, а потому не попросит. И боялся, что зря он надеется: уже много раз действительность слишком даже превосходила любые его, самые тайные, надежды.
Цветом кожи Лаппорос напоминала хорошую греческую маслину: так и хотелось положить ее в коктейль. Но дальнейшие аналогии могли увести ресторатора во фрейдистские образы, глубоко ему чуждые, и он, поцеловав жену взглядом, вернулся к суровой материи жизни: углубился в змеиный рецептурник. К трем часам дня книга была дочитана, к четырем — Долметчер уже выбрал десяток наиболее эффектных рецептов, чтобы ненавязчиво предложить их императору в любом из своих ресторанов. И Доместико, и Лаппорос готовы были съесть две трети каждой гадюки — если государю будет угодно угоститься остальной ее частью. А «питоновый балык» Долметчер готов был приготовить хоть сегодня. Дайте питона! Выньте из Красной Книги — и дайте.
В половине девятого Долметчер был готов полностью: глубокая уверенность креола в том, что элегантней метрдотеля в природе никого нет и быть не должно, в полной мере иллюстрировалась его костюмом: однако же приглашает император не метрдотеля! Дипломат воспользовался сложной комбинацией нового, весьма дорогого материала «чертова кожа» с вошедшими в моду в этом сезоне темным шелком и светло-серым галстуком. Запонки пришлось по той же моде ввинчивать — тяжелые, платиновые, с брильянтами, хотя можно бы и с топазами, прием все-таки неофициальный, и такой же заколкой украсить галстук. Брильянты — в точности такого размера, чтобы не казаться искусственными. Хотя хрен их знает — может, на самом деле это топазы? В любом варианте годится: только не царские рубины, на этом можно и без головы остаться, невзирая на дружбу и дипломатический иммунитет (которого, кстати, у Долметчера в России не было: Павел упразднил этот обычай как идущий вразрез с русскими традициями). Трудно все же выдумать дипломатический костюм для ресторатора. Одно хорошо, что прием в «домашней обстановке» как бы позволяет явиться вовсе без галстука. И даже небритым. Но борода у креола-мулата росла плохо, клочками, а поэтому брился он иной раз и по три раза за день.
Лаппорос… Лаппорос… О, она тоже была одета. Лучше, изящней, чем Долметчер. Только черное и белое Ресторатор поймал себя на мысли, что не помнит, где он, собственно говоря, нашел себе жену. Помнит, что в своем же ресторане. И уже давно. А когда? А в котором из?.. Вспомнить, конечно, можно, но… пора ехать к императору. Лаппорос, как и самого Долметчера, порой спрашивали — зачем она красит кожу: ясно ведь, что она белая. Лаппорос весело смеялась и объясняла, что родилась сразу крашеная, и с тех пор никак не может отмыться от этого вопроса. Не было случая, чтобы разговор тут же не закончился. Ну, а чернокожий ЗИП последней модификации, на эфирном топливе, тронул от «Яра» и понес супругов на север. Мимо «Сокола», влево по Волоколамке, потом еще куда-то, куда-то и, наконец, еще куда-то.
Усадьбу «Царицыно-6» Долметчер признал с первого взгляда: прежде она носила название «Архангельское» и располагался в ней, кажется, музей, однако император конфисковал для своих нужд не только поместье и дворец, но и титул Юсуповых: как говорили в народе, что, мол, ежели появится новый Распутин, то титул этот достанется кому-то сходу, чтоб знал новый Юсупов, чем дальше заниматься. Ну, а переименовал усадьбу из-за гнусных происков незаконного сына; негоже царю иметь «Архангельское-2», или даже «Архангельское-1», раз уж необратимо (из-за Мишки и Гаврюшки) существует еще одно. Кстати, всем сплетникам отчего-то было хорошо известно, что именами незаконных внуков император недоволен в высшей степени. Ну, признай он внука Гавриила — кто в перспективе станет наследником престола? Будущий царь Гаврила? Еще не хватало…
Стол в маленькой угловой гостиной был накрыт на троих; над столом оказалась нелепая французская картина позапрошлого века — «Опыт электрического месмеризма», с маэстро в пудреном парике и падающими в обморок девицами: неаппетитный сюжетец. «А что, «Натюрморт с арбузом» лучше тут смотрелся бы?» — укорил себя Долметчер. Император сам решает, что ему потребно для аппетита, да и сядет к этой картине наверняка спиной…
Что немедленно и сбылось, — властитель пятой части планеты был без галстука, в рубашке и в джинсах. Впрочем, если б он вышел в индейском пончо, Долметчер бровью не повел бы. Император! Однако руку Лаппорос он поцеловал, чего имел полное право не делать. Долметчер похолодел в душе и приготовился к худшему.
Ужин был скромен и безукоризнен: кулинарной академии русского царя завидовал даже султан Брунея, все еще самый богатый человек в мире. Говорили ни о чем — предвестие беды; наконец, перед кофе император спросил главное.
