— Тебе перетрах хороший нужен.
— Ты мне будешь рассказывать! Только сначала я должен маму из тюряги вытащить.
— Я очень хотела бы тебе помочь.
— Тогда расскажи мне, что ты знаешь про тот вечер.
— Я тебе уже говорила: ничего. Меня там не было.
Я знаю: я ужасно краснею, но Пятая стала такой же красной, как красные перцы на ее подносе для готовки.
— Я не могу помочь тебе, — повторила она. — Я ничего не знаю про то, что случилось с твоим отцом.
— Он ведь и твой отец тоже.
— Отчим. Слушай, мне надо работать. Увидимся.
Она плечом толкнула вращающуюся дверь в кухню и ушла туда с консервированными томатами и только что доставленной, еще не распакованной нарезанной ветчиной.
По пути назад в Сент-Джордж какой-то коп сделал мне знак прижаться к обочине. Я превышал скорость всего на восемь или десять миль, так что дело было не в том. И мы оба — каждый сидя за рулем своей машины обочь дороги — это понимали. Коп долго сидел в патрульной машине, что-то записывая. Его мигалки вращались, сверкая синими и красными огнями, что заставляло Электру метаться у заднего окна и лаять, а шерсть у нее на загривке поднялась торчком, будто щетка.
Поля шляпы скрывали лицо копа, а предполуденное солнце не позволяло ничего толком разглядеть. Когда он вышел из машины, солнце светило ему в спину, и все, что я мог видеть, был направлявшийся ко мне черный силуэт. Электра проиграла битву и теперь лишь скалила зубы и поскуливала, готовая пожертвовать собой, защищая меня. Я попытался ее успокоить, но она чувствовала, что я напуган.
— Все в порядке, — сказал я ей.
Но ведь собаке не солжешь!
— Я уверен, ты знаешь, почему я тебя задержал.
— Почему бы тебе не сказать мне об этом прямо?
Электра высунула морду в окно и лизнула копу руку.
— Привет, щеник!
Я протянул ему свои водительские права. Он осторожно взял их и подержал в сложенных ковшиком ладонях, будто это что-то очень легкое и может случайно улететь, потом вернул их мне:
— Держи, Джордан.
— Моя регистрация тоже где-то тут, — произнес я.
— Да ладно. Почему бы тебе не выйти из машины?
— Зачем?
— Просто выйди из машины, и все.
— Ладно.
— А теперь поедем в участок.
— Зачем?
— Давай! Возьми собаку на поводок и поедем.
— Я никуда не поеду.
— Джордан, — парень тронул меня за руку повыше локтя. Он показался мне знакомым, но в Месадейле почти все кажутся знакомыми. Ему было около тридцати — нормальный парень, в хорошей физической форме, словно манекенщик, демонстрирующий нижнее белье интернет-магазина «ДжейСиПенни». — Я думаю, пора нам с тобой поговорить.
Выйдя из фургона, я разглядел, с кем имею дело. Значок номер 714, Управление полиции Месадейла, Элтон. Ну вот вам, пожалуйста.
— Что-нибудь не так с Куини?
— С Куини все хорошо. И вообще все хорошо. Просто нам с тобой надо кое о чем поболтать.
— А мы не можем поговорить прямо здесь?
— Давай. Поехали.
Я взял Электру на поводок, и мы пошли за Элтоном к полицейской машине. Мигалки по-прежнему вращались, и Электра натягивала поводок. Ей все это не нравилось, и не хотелось ей лезть в полицейскую машину. Шоссе пустовало, было одиннадцать часов утра, и я мог бы поспорить на десятку, что на асфальте уже не меньше ста десяти по Фаренгейту. Бедная девочка, ей, видно, страшно жгло лапы.
Мы с Электрой ехали в заднем отсеке машины, следя за дорогой сквозь решетку. Я впервые путешествовал в полицейской машине сзади, и — знаете что? — это таки хреново. Есть в этом что-то такое, когда смотришь на мир сквозь стальную решетку. Даже если ты ничего не сделал, все равно чувствуешь себя виноватым. Зазвучал какой-то голос в полицейском радио, и Элтон сказал в микрофон что-то вроде «домой».
— Я что, под арестом? — спросил я.
Офицер Элтон рассмеялся:
— Ты не под арестом.
— Я понял — дурацкая ошибка. Я псих. Просто дело в том, что я сижу сзади в патрульной машине и говорю с тобой из этой гребаной клетки.
Он больше ничего не сказал, пока мы не въехали на парковку у полицейского участка.
— Следуй за мной.
— А Электра?
— Бери ее тоже.
Я повел ее почти бок о бок с собой, а Элтон вел меня бок о бок с собой. Его рука держала меня за локоть, но это было очень странное соприкосновение. Оно не выглядело так, будто меня задерживают, но не выглядело и так, будто я свободен.
— А ты не хочешь рассказать мне, что все-таки происходит? — спросил я.
— Через минуту.
В участке мы прошли мимо конторки, за которой сидел коп, ужасно похожий на Элтона, только покраснее лицом.
— Я иду в третью, — сказал ему Элтон.
— А что у тебя?
— ПОИ.[89]
— Доложу капитану.
Офицер Элтон отрицательно покачал головой:
— Пока не надо. Дай мне сначала выяснить, что он такое.
— Хочешь, чтоб я забрал собаку?
Офицер Элтон покачал головой:
— Пусть побудет с нами. — Он провел меня по коридору в небольшую комнату со столом и двумя пластмассовыми стульями. — Садись.
— Я понял, — проговорил я. — Камера для допросов номер три.
— Это не допрос.
— А это что? Двустороннее зеркало?
— Да.
— А кто на той стороне? Весь полицейский корпус?
— Нет.
— А может, сам Пророк?
Элтон подтянул второй стул так, чтобы он оказался рядом с первым, и сел. Положил шляпу на стол. У него на лбу от нее осталась глубокая красная полоса.
— Прекрасно. Не хочешь — не садись. Только я думал, так тебе будет поудобней. Джордан, да не смотри ты на зеркало. На той стороне никого нет.
— Я не так уж готов тебе поверить.
— А может, стоит все-таки?
— Почему ты прежде всего не скажешь мне, из-за чего этот сыр-бор?
— Я знаю: ты приходил повидаться с моей женой.
Я как-то видел фильм, где одного парня обвинили в том, что он убил свою девушку. Когда его забрали, он все время повторял себе: «Ничего не говори». Он так упорно думал об этом, что эти слова возникли на стекле двустороннего зеркала, и в течение всего допроса он на них смотрел. В результате копы ничего не добились и вынуждены были его отпустить. А дело-то было в том, что парень и правда убил свою девушку — задушил ее же свитером, так это все и кончилось: парня выпустили в открытый мир.
