задаешь. Вместо этого ты наблюдаешь и приходишь к собственным выводам. Я думаю, у тебя есть будущее, Тристан. Я думаю, ты будешь очень полезен.
Потом они снова пошли, и мальчик почти бежал, чтобы не отстать от целеустремленных шагов хозяина. На этот раз тот повернул направо и открыл дверь, ведущую к лестнице, о которой мальчик знал, но был предупрежден, чтобы он никогда по ней не ходил.
— Я знаю, ты удивляешься, зачем я иду в это ужасное место, не говоря уже о том, чтобы взять тебя с собой. По правде говоря, я не могу сказать. За исключением того, что люди, которые занимаются здесь своим искусством, относятся к тому типу людей, которым, возможно, понадобятся две пары глаз, чтобы поступать правильно.
В темноте впереди них кто-то застонал.
Подземелье.
Это подземелье.
Сюда сажают воров и колдунов.
Тристану, который питал глубочайшее доверие к мэтру де Шолиаку, до этого момента и в голову не приходило, что можно испугаться.
— Мы здесь не лечим людей, дорогой доктор, мы их ломаем. Я думаю, вы ошиблись этажом.
Подземелья, которые в первые годы правления так уместно названного Климента91 находились в таком заброшенном состоянии, что здесь хранились старые повозки и инструменты, недавно снова ожили. Сурнуа, бывший кузнец, был выбран этим изменившимся и немилосердным Климентом специально для того, чтобы возглавить новое «нижнее крыло» дворца, где должны были содержаться враги Божьего мира и, при необходимости, подвергаться допросу. Мужчине, свисавшему с потолка с болтающимися изуродованными ногами, похоже, задали действительно серьезный вопрос — вопрос, ответом на который он не мог или не хотел поделиться.
Врач с некоторым отвращением отметил, что у мужчины не было ни сосков, ни ногтей на руках, а плечи были вывихнуты.
Да, это был мужчина из сна де Шолиака.
— Я в нужном месте. Как зовут этого человека?
— Этот старикашка, — сказал Сурнуа, вставая и по-хозяйски похлопывая мужчину по мягкому животу, — не кто иной, как нормандский граф и будущий король Наварры.
— Граф д'Эвре, — сказал де Шолиак.
— Тот самый, — сказал Сурнуа, засовывая большой палец в пупок мужчины и сжимая его с такой силой, что молодой человек, который был почти без сознания, снова застонал.
— Опустите его.
— И положить куда? — спросил тюремщик с растущим подозрением.
— Туда, куда вы намеревались его убрать, когда закончите. Он явно никуда не денется.
Сурнуа подошел ближе к доктору, но тот не отступил ни на шаг.
— Сам Святой отец сказал мне, что этот человек должен оставаться там, где он есть. Он лично придет завтра перед праздником. Возможно, даже придет сегодня вечером.
Доктор почувствовал, как под его одеждой выступил холодный пот.
Он еще не приедет, пожалуйста, пока не приходи, иншаллах.
— И я получил предписание от доброго Климента, что пленник должен уйти со мной. Возможно, вы узнаете эту печать, — сказал доктор, передавая свой пергамент другому, который узнал свое имя на внешней стороне и сломал печать.
Сурнуа нахмурился и уставился на предписание со смущением и отвращением.
— В нем говорится, что вы должны передать мне вашего пленника, чтобы он не умер. Что он, несомненно, и сделает, и очень скоро, если будет продолжать свешиваться с вашего потолка.
— Но почему оно на латыни? У меня оно всегда на французском. Я немного читаю по-французски.
— Возможно, Его Святейшество забыл о вашей необразованности. Может, нам стоит подождать его здесь, чтобы напомнить ему об этом? Честно говоря, я не знаю, смогу ли я спасти этого человека, и я бы предпочел, чтобы он умер на вашем попечении, а не на моем.
Сурнуа положил предписание в свою сумку.
— Пошло оно все к черту, — сказал он и пошел за ручной тележкой.
Томас замерз.
У него так сильно болело во многих местах, что он почувствовал странное онемение. Его главной жалобой был холод, который, казалось, никогда не пройдет.
Он не знал, кто был тот человек, который выкатил его из темницы через дверь, предназначенную для лошадей и повозок, но он чувствовал, что умер бы, если бы остался. Не от ран. Что-то надвигалось на него, и он только что сбежал. Если бы он остался, он бы не просто умер, он бы умер показательно.
Ужасно.
Его бы укусил человек с головой мухи.
Он вздрогнул.
Он посмотрел на человека, который катил его, и тот смотрел на него добрыми глазами. Он хотел спросить его, кто он такой, но у него не хватило сил.
Когда мужчина увидел, что Томас все еще дрожит, несмотря на то, что на нем была надета одежда, он остановился и снял свою мантию, обнажив длинную рубашку, на которой виднелись несмываемые пятна от операций.
Он надел ее на Томаса, и Томас улыбнулся.
Врач, значит.
Он еще может вернуться домой в Арпентель и увидеть свою жену.
— Не разговаривай. — Мужчина улыбнулся ему сверху вниз. — У тебя есть только одна задача — жить. Смотри, чтобы у тебя получилось.
Он хотел сказать доктору, чтобы тот вытащил стрелу из его языка, но потом понял, что это был другой врач, в другое время. Он хотел спросить его, была ли кровь ангела сделана из яичных белков, но это тоже было неправильно.
И никакая жена его не ждала.
Он сморщил лицо, как будто хотел заплакать, но не позволил себе.
Он потерял сознание.
Когда Томас пришел в себя, девочка смотрела на человека, катившего тележку.
Тот смотрел на нее широко раскрытыми глазами, как будто видел что-то, чего не видел Томас.
Дельфина? Так, кажется, ее звали?
У нее были короткие волосы.
— Запомни это, мальчик, — сказал доктор молодому человеку, которого Томас раньше не видел, тоже уставившегося на Дельфину широко раскрытыми глазами.
Что они видели?
Дельфина приложила пальцы к губам, и мужчина с мальчиком ушли.
Теперь она с улыбкой смотрела на Томаса сверху вниз.
Эти серые глаза.
Она промокнула его лоб рукавом, смоченным в Роне.
— Я скоро умру, — выдавил он.
— Ты уже умер, помнишь? Ты мертвец.
Он почувствовал, что его дух отрывается от земли, как корабль от причала, но она приподняла его голову и указала на что-то.
— Подожди, — сказала девочка, — всего на мгновение.
Она положила руку ему на затылок и приподняла, чтобы он мог видеть.
Кто-то выходил из реки, освещенный луной.
Мужчина.
Мужчина в ржавых доспехах, держащий за лезвие меч с крестообразной рукояткой.
Мускулистый мужчина с седеющей бородой и лицом, покрытым шрамами.
Он.
Он слабо покачал изуродованной головой, которая на самом деле ему не принадлежала.
Томас де Живрас вышел из реки, мокрый, с закрытыми глазами, как лунатик.
Дельфина отошла с пути мокрого призрака, и он подошел к тележке. Томас испугался. Он уже мертв?
Он смотрел, как призрак наклоняется, приближаясь к нему.
Капает на него.
У него закружилась голова, мир потемнел.
Теперь его целовали его собственные губы,
