Я не настолько отгорожена от реального мира. Мое замешательство проистекает от характера связи. У Эванса была трубка, принадлежащая Саймону?
— Нет, но они оба употребляют опиум.
— И…?
Я пожимаю плечами:
— Я не говорю, что они единственные два молодых человека в Эдинбурге, которые его употребляют, но так они могли познакомиться. Может быть, в опиумном притоне.
— Опиумный притон, — медленно произносит она.
— Не то время?
— Нет, все верно, но… видишь ли, опиум не является чем-то незаконным.
— Что?!
Она подходит и сжимает мое плечо.
— Бедняжка Мэллори, из столь отдаленных времен, когда сладкий опиум был вне закона.
Она замечает мое выражение лица и смеется:
— Я дразню тебя. Хотя опиум имеет свое применение, он вызывает сильное привыкание, будь то для личного использования или в качестве обезболивающего.
— Но это законно?
— Как и алкоголь, который, я могу утверждать, разрушил больше жизней. Нет, если Саймон балуется, то это незначительное и нерегулярное употребление. Я не видела никаких признаков расстройства. Считай, что это ничем не отличается от молодого человека, выпивающего пинту-другую в трактире, и он равной вероятностью мог встретить Эванса там.
Саймон вне подозрений, что возвращает меня к исходной точке. Кто душил Катриону в том переулке? Кто из ее длинного списка врагов наконец сорвался? Это водит меня по кругу, потому что я знаю только то, что у нее есть враги. Черт бы побрал эту девчонку, почему она не вела дневник?
«Дорогой дневник,
Сегодня сын мясника пригрозил удавить меня за то, что я ворую из его недельной выручки. Хи-хи! Как весело!
Мне очень нужно поговорить с Давиной. Мне противна сама мысль о том, чтобы иметь дело с ее дерьмом, и я ненавижу отдавать ей, как я знаю, небольшое состояние за ее информацию, но мне нужно перестать оправдываться, стиснуть зубы и покончить с этим. Я сделаю это сегодня вечером. Выскользну, убедившись, что хорошо вооружена, буду предельно внимательна, и собираюсь вернуться домой до закрытия пабов.»
Тогда стоит посмотреть на записку из комнаты Эванса с другой стороны. Сейчас нужно забыть об угрозе Катрионе и вернуться к списку адресов. Когда убийцей казался Саймон, я могла не видеть очевидной связи с адресами эмигрантов, поэтому отмахнулась от записки как от косвенной улики. Так случилось, что Саймон просто написал ее на обратной стороне бумажки с теми адресами, которыми Эванс поделился с третьим лицом. Но если убийца — не Саймон, то совпадение все еще случайно?
Эванс делился или продавал информацию о своих соседях. Почему адреса? Они были целью? В этом есть смысл. Его соседи-мудаки собирают адреса, чтобы натравить на них местных жителей, провоцируя преступления на почве ненависти или чего-то другого.
Первые два адреса были вычеркнуты. Исключены из списка возможных? Или с ними уже «разобрались»? У магазина игрушек была дата. Было ли это датой, когда они собирались действовать?
С кем бы Эванс поделился этим? И почему? С другой группой, желающей опередить их? Соперничающее профашистское братство? Как больное испытание для новичков — кто сможет поджечь больше эмигрантских домов и предприятий?
Маловероятно. Не похоже, что в городе всего пять эмигрантских домов и предприятий. Возможно, это не Ванкувер, но даже если включить ирландцев, бежавших от Картофельного голода, то эмигранты составляют пять процентов населения. Это означает, что каждое двадцатое домохозяйство подходит под их определение чужаков. Их вполне можно найти самостоятельно, не покупая список у какого-то репортера.
Итак, в чем суть этого списка?
Я помню дату рядом с магазином игрушек. Эта дата уже прошла, и на магазине не было никаких следов повреждений. Это наводит меня на мысль, и если я права, то еще один элемент мозаики, витающий в воздухе и кажущийся бессмысленным, встанет на место.
Мне нужно подтвердить свои подозрения. Смогу ли я добраться до магазина игрушек и успеть к чаю? Я сверяюсь с часами. Меня поджимает время, очень поджимает, но потом магазин будет закрыт, а каждый потерянный день — это еще один шанс для убийцы взять свою следующую жертву в стиле Джека Потрошителя.
Я спешу в библиотеку и быстро пишу записку для Айлы. Я не пытаюсь найти ее — она захочет присоединиться ко мне, и тогда я действительно опоздаю к чаю. Беру несколько монет из тайника Катрионы и ухожу.
Глава 36
Магазин игрушек — это поистине страна чудес. Снаружи он выглядит как элитный магазин в современном мире, где игрушки на самом деле предназначены для взрослых, чтобы выставить их в качестве причудливых акцентов или разместить высоко на полках в детском саду, где грязные руки не смогут до них дотянуться. Но когда захожу внутрь, вижу настоящих детей, суетящихся под пристальным, но добрым взглядом продавца.
Продавец — женщина около тридцати лет. Темноволосая, темноглазая и полноватая. Она улыбается троице девочек, разглядывающих полностью шарнирную деревянную куклу.
— Вы можете потрогать ее, если хотите, — говорит она. — Давайте. Возьмите на руки. Посмотрите, как двигаются руки и ноги.
Я подхожу к прилавку, и она улыбается мне, но это рассеянная улыбка, ее внимание приковано к детям, она наслаждается зрелищем их чуда. Я тоже делаю паузу, чтобы насладиться этим, и чувствую тяжесть монет в своем кармане.
Я достаю монеты, протягиваю их и шепчу:
— Этого хватит? — кивая в сторону девочек.
Женщина смотрит на монеты, ее лицо загорается, но потом она замирает, настороженно глядя на меня.
— Я действительно хочу, — говорю я, — если этого хватит.
Она кивает и выходит из-за прилавка, наклоняется к девочкам, шурша юбками, и что-то шепчет им. Они смотрят на меня, их глаза расширяются. Она обращает их внимание на трех кукол поменьше, не таких причудливых. Девочки кивают утвердительно. Они возьмут по одной маленькой кукле вместо одной большой, чтобы никого не обидеть.
Продавщица заворачивает каждую куклу в чистую газетную бумагу так же тщательно, как продавщица в Новом городе заворачивала крем для рук в ткань. Затем она дарит по одной упакованной кукле каждой девочке. После чего продавщица наклоняется к ним и говорит:
— Вы должны сказать своим родителям, что в магазине игрушек была добрая женщина, которая купила их для вас, и если у них возникнут вопросы, они могут поговорить со мной.
Девочки не смотрели на меня с тех пор, как впервые взглянули в мою сторону, и теперь все три пробормотали неловкое «спасибо», прежде чем побежать к двери с упакованными куклами в руках. Перед тем, как уйти, одна из них скороговоркой говорит мне: «Вы очень красивая, мисс», другая заявляет: «Мне нравится ваше платье», а третья только хихикает и машет
