Совершенно обнаженный Громов раз за разом приподнимал шкаф и вновь ронял его на пол, но ожидаемого грохота почему-то не было – лишь смягченные чем-то звуки ударов и приглушенные гортанные возгласы. Потом все стихло.
Когда зажегся свет, выяснилось, что шкаф лежит на полу не плашмя, как ему полагается, а сикось-накось, и из-под него торчат мужские ноги в туфлях из мягкой кожи. Ноги не двигались. Шкаф тоже.
Пока Светлана растерянно хлопала глазами, Громов успел сходить в прихожую и вернуться оттуда с кованой цепочкой, которую обычно носил на шее.
– Держи. – Сунув цепочку в вялую руку Светланы, он сказал: – Видишь обрывок нитки, привязанный к последнему звену? Отвяжи его, пожалуйста. У меня слишком короткие ногти.
– А для чего тут нитка?
– Маленькая военная хитрость, – улыбнулся Громов. – Я протянул ее поперек прихожей на тот случай, если вдруг явятся непрошеные гости. Как видишь, я не ошибся.
– Неужели тебя может разбудить звук упавшей цепочки? – изумилась Светлана.
– Там, где прошла моя молодость, нас учили просыпаться даже от шороха сколопендры, – просто ответил Громов. – Пожалуй, теперь я не столь чувствителен к постороннему шуму, но когда даешь мозгу команду отреагировать на что-то конкретное, он срабатывает.
– Не знаю, не знаю, – с сомнением покачала головой Светлана. – Лично меня только шум упавшего шкафа разбудил, да и то не сразу. Так это тоже была ловушка?
– Ну да, – подтвердил Громов. – Опрокидываешь его в нужный момент ногами, и порядок. Простенько и сердито.
– Сердито? А мне говорил, что от лунного света загораживаешься.
– От лунного света тоже.
Громов до сих пор не потрудился одеться, но зато навесил на плечи кобуру, и, поколебавшись, Светлана попросила:
– Послушай, дай мне примерить эту сбрую. Мне кажется, в ней я буду просто неотразима.
– А это? – напомнил Громов, указав пальцем на виднеющиеся из-под шкафа подошвы. Он говорил о незнакомце как о неодушевленном предмете мебели, но кобуру расстегнул и сдвинул таким образом, чтобы в случае опасности моментально выхватить пистолет.
– Кто бы это мог быть? – опомнилась Светлана и принялась срочно разыскивать свои трусишки, которые, как нередко случается в самые неподходящие моменты, куда-то запропастились.
– Полагаю, это кто-нибудь из кунаков Сосо Медашвили, – предположил Громов. – Немногочисленный, но очень сплоченный и настырный народ. Лучше бы я с тараканами связался, честное слово… Впрочем, я могу ошибаться. – Он наклонился, взявшись за угол шкафа. – Сейчас поглядим.
– Подожди! – запаниковала Светлана. – Я не готова.
– Ты прямо как принимать посла иностранного государства собираешься, – проворчал Громов.
– Очень смешно. Послушай, где мои вещи?
– Твоя майка, надо полагать, валяется там, куда ты ее зашвырнула, – в соседней комнате. – Громов неожиданно прыгнул обеими ногами на зашевелившийся шкаф и продолжал как ни в чем не бывало: – Остальное, скорее всего, под этим предметом мебельного гарнитура. Честно говоря, у тебя странная манера раздеваться, дорогая. И потом эта привычка голосить, как будто тебя насилуют. – Он осуждающе покачал головой, а потом вдруг заулыбался до ушей: – Впрочем, это даже здорово.
– Тебе правда нравится? – Светлана недоверчиво вскинула на него глаза.
– Посуди сама, – предложил Громов. – Когда ты стенала в последний раз, соседи снизу тарабанили по батарее. Теперь я несколько раз уронил на пол шкаф, а им хоть бы хны. Как говорится, почувствуйте разницу.
Светлана почувствовала. Отправившись на поиски своей майки, она стучала своими ухоженными пятками так громко, словно вознамерилась пробить ими пол.
4
Гоги услышал мучительный стон. Ага, его очередной пленник пришел в чувство. Нужно плеснуть ему на голову холодной воды и продолжить допрос.
Но ведра нигде видно не было, как и самого пленника. И себя самого Гоги тоже никак не мог обнаружить. Где он? И почему стон вырывается из его собственной груди? Что за непроглядный мрак стоит вокруг?
Он открыл глаза и задергался, убеждаясь, что связан по рукам и ногам. Судя по шуршанию, которое издавали путы, это был скотч. Желая проверить обескураживающую догадку, Гоги приподнял голову и увидел над собой темную мужскую фигуру, почти неразличимую на фоне ночного неба.
В руке мужчины тлел огонек сигареты. Он спросил:
– Оклемался, абрек? А я уж думал, что зашиб тебя насмерть. Радовался.
Гоги вспомнил, как крался по квартире с сумкой, в которой лежали тротиловые шашки. Все было хорошо до тех пор, пока шкаф, который он намеревался обогнуть, стоял на месте. Потом все пошло кувырком.
– Ты Громов, да? – прохрипел Гоги.
– Да, – ответил мужчина. – Но ты поинтересовался бы лучше, что у тебя под головой.
– Сумка? – догадался Гоги, скашивая глаза то влево, то вправо.
– Твоя сумка, – пояснил Громов. – Внутри нее все в целости и сохранности. Шнур по-прежнему выведен наружу. Весь фокус заключается в том, что теперь тебе не удастся избавиться от своей ноши. Ты привязан к своей сумке. Буквально. – Громов тихонько засмеялся и посоветовал: – Не трепыхайся, кацо, ты упакован по всем правилам техники безопасности. Лучше слушай меня внимательно.
– Я слушаю. – Гоги постарался расслабиться, насколько это было возможно в его незавидном положении. На душе было по-прежнему муторно, но ноющее тело испытало некоторое облегчение.
– Вот главная новость для тебя. Я мертвый.
Гоги, который никогда прежде не интересовался загробной жизнью, ощутил себя так, словно ему на голову вновь обрушилось что-то тяжелое. В небе ни единой звездочки, вместо луны – мутное белесое пятно, вокруг чернеют то ли кусты, то ли клочья туч – не разберешь со страху.
– Ты живой, – возразил Гоги без особой уверенности в дрогнувшем голосе.
– Нет, – покачал головой Громов. – Ты пока не в аду, но я умер. Именно об этом ты сейчас расскажешь своему хозяину, Сосо Медашвили… Светлана, – повысил он голос, – принеси-ка из машины телефон, пожалуйста.
В девушке, которая протянула Громову трубку, без труда угадывалась молодая вдова Зинчука, которую Сосо превратил в свою подстилку. Прежде чем она удалилась, Гоги хотел обозвать ее сукой, но промолчал. Сейчас ему было все равно, кто кого трахает. В первую очередь следовало позаботиться о себе самом. Телефонный звонок – это шанс, которым нужно воспользоваться. Все остальное потом.
Громов, присевший на корточки рядом, легонько постучал трубкой по голове Гоги и попросил:
– Не отвлекайся на посторонние мысли, кацо. Слушай и запоминай. Все, что ты должен будешь сделать, это слегка приукрасить свои подвиги. Не такая уж непосильная задача для темпераментного кавказца?
