они хоронят людей, которых убили.
Когда она опускает руку, я отвожу взгляд.
Черт возьми.
Не задумываясь, я провожу забинтованной рукой по волосам, и пульсирующая боль оживает. Иду в другой конец комнаты. Мне нужно время подумать, переварить. Всегда есть осложнения. Не обязательно менять план.
— Ты мне ответишь? — Блейкли выдвигает свое собственное требование.
Я поворачиваюсь к ней, решая, что мой ответ ее не устроит.
— Что ты хочешь знать?
Она моргает, затем заправляет волосы за уши, внезапно становясь такой милой, что мне не хочется ей ни в чем отказывать.
— Чьи кости похоронены у реки, Алекс?
Делая глубокий вдох, я приподнимаю подбородок.
— Мэри хоронила там своих пациентов, — отвечаю ей честно. — И я некоторых.
Она поджимает губы в задумчивости.
— Если мы сначала избавимся от Грейсона…
— Нет, — я пренебрежительно машу рукой. — Если он знает местоположение, у него уже есть способ обнаружить тела, — я бы также сделал. Даже если нет, нельзя рисковать.
Однажды я подвел свою сестру.
Я не могу допустить, чтобы ее имя снова всплыло в СМИ, когда будут обнаружены останки жертв.
До моих ушей доносится слабый звук тикающих часов.
— Заткнись.
— Я молчала, — говорит Блейкли, и я ловлю ее настороженный взгляд.
Я потираю затылок, мои нервы натянуты до предела.
— Это моя проблема, — говорю ей. — Я разберусь с этим, — внутри разжигается любопытство. — Почему ты помогаешь мне?
Изогнув бровь, она спрашивает:
— Неужели паранойя разрушила твой мозг? — она подходит к ноутбуку и открывает его, показывая обратный отсчет, который я установил в верхней части экрана. — Если двое этих чудиков так зациклились на тебе, что они запланировали для меня? Как бы мне ни хотелось, мы застряли в этом вместе. Решение твоей проблемы решит мою, а теперь и моей матери. Поверь, если бы нужно было избавиться от тебя, чтобы изменить свою жизнь, ты бы валялся на дне Гудзона.
Я моргаю, глядя на нее, мой разум погружается в размышления, пока я слежу за ходом ее мыслей.
— Ладно, решили.
Она качает головой.
— Что решили, чокнутый ублюдок?
— Нам нужно убрать улики, — говорю я. Конечно, не так просто и небрежно, как сбросить останки в реку, но все равно избавиться от улик.
Единственный способ гарантировать, что Грейсон не сможет найти их, — это уничтожить кости. Да, улики могут найти, но их будет недостаточно, чтобы власти могли возобновить старое дело и попытаться разыскать другие останки.
— Я не буду в этом участвовать, — говорит она, и в ее тоне слышится нотка самодовольства. — Это люди. У них были свои семьи. Их нужно вернуть родным…
— Если ты в это веришь, — прерываю я ее речь, — тогда почему сама не сообщила об останках?
Ее молчание наполняет комнату. Я киваю, соглашаясь с тем, что она не может или не желает озвучивать. Блейкли не признается в своих рассуждениях, но она подумала, что тела были моими объектами. Ее чувства ко мне помешали ей сдать меня.
Я сразу понял, почему она не обратилась в полицию после того, как сбежала из хижины, почему не заявила о своем похищении. Блейкли не любит внимание. Она сочла бы расследование навязчивым. Это разоблачило бы ее собственную неэтичную месть, но также она борется с непонятными чувствами, которые испытывает ко мне.
Все эти назойливые вопросы, которые задают копы, заставили бы ее задуматься о нашем совместном времяпрепровождении. Что мы говорили. Что мы делали. Насколько были близки.
Ей было легче дальше отрицать, игнорируя крик костей из могилы, чем столкнуться лицом к лицу со своими собственными противоречивыми эмоциями. Ей и так многое пришлось пережить.
Вместо того, чтобы указать на это, я подхожу к окну, к тому же месту, где она стояла минуту назад, и смотрю на город.
— Перемещение останков не идеальный план. Нужен надлежащий метод утилизации. Огонь.
— Можно сжечь вместе с остальной частью твоей хижины, — говорит Блейкли нетерпеливым тоном.
— Этого огня не хватит… — замолкаю, поскольку то, что она говорит, проходит мимо моих размышлений. Я поворачиваюсь в ее сторону и снимаю очки. — Остальная часть хижины?
Она засовывает руки в задние карманы.
— Извини, я не знаю надлежащего уровня нагрева. Мне никогда раньше не приходилось сжигать тело, — но ее упреки не отвлекают от того, что она сказала.
Положив очки на каталку, я размеренными шагами подхожу к ней.
— Ты ходила на Гору Дьявола.
Она скрещивает руки на груди, и мой пристальный взгляд неторопливо путешествует по отметинам на ее запястьях — отметинам, которые мы оставили друг на друге, запечатлевая нашу ярость и влечение.
— Хотела удостовериться, жив ли ты, — говорит она с явной дрожью в голосе.
Я останавливаюсь. В метре от нее, но расстояние как будто исчезает совсем.
Она делает последний шаг, чтобы подойти, и у меня перехватывает дыхание.
— Что ты почувствовала, когда не нашла меня в руинах?
Склонив голову к полу, она говорит:
— Облегчение.
Это словно облачко в воздухе — тончайший завиток обещания, — но я тянусь к нему, беря ее за подбородок, запрокидывая голову назад, чтобы наши взгляды встретились.
Она удостоверилась, что я жив, и все доказательства были зарыты прямо там, в земле долины, чтобы выдать меня и навсегда вычеркнуть из своей жизни, и все же она этого не сделала. Она охотилась за мной. Нашла меня. Она так упорно боролась, чтобы не подчиниться своим желаниям… которое витает сейчас здесь, между нами.
Один только проблеск внимания от нее меня уничтожает.
— Разреши поцеловать тебя, — говорю я.
Она облизывает губы, заманивая меня в ловушку.
— Поцелуй… мою задницу, — но в ее голосе нет злобы. Она дрожит при такой жаркой погоде.
Я отпускаю ее подбородок и провожу пальцами по щеке, зарываясь пальцами в ее волосы.
— Я буду жадно целовать твою задницу и каждый дюйм твоего тела, — говорю я. — Даже если ты будешь яростно отрицать, сопротивляться, я дам тебе то, что нужно, — наклоняюсь ближе, чувствуя, как ее дыхание касается моих губ. — И ты поможешь мне уничтожить улики.
Ее глаза искрятся, и, без слов, она соглашается легким кивком головы, касаясь моей руки.
Вот, что ей нужно. Теперь я понимаю.
Она никогда раньше ни в ком не нуждалась, у нее никогда не было эмоциональной потребности в удовлетворении, и она даже не знает, о чем просить или как. А просить меня? Злодея, который наделил ее этими проклятыми эмоциями? Она не может сдаться.
Но я единственный, кто может дать именно то, что ей нужно.
Когда ее эмоции накалятся, когда она упадет в эту темную пропасть эмоционального смятения, я сплету наши пальцы и оттащу ее
