готова к отпору врагу, как тогда. Алексей Алексеевич говорил: «Дайте мне три месяца и мы будем в Берлине диктовать нашу волю». Но коммунисты-большевики этого не желали и так влияли на многих самовлюбленных людей, воображавших себя деятелями «Французской Великой Революции», что большевики лестью туманили им головы и добились развала армии. На них также влиял «Совет солдатских и рабочих депутатов», переполненный будущими большевицкими вождями. Повторяю: это входило в план мирового Коминтерна, но это исполнено властию русского Временного Правительства. О Коминтерне тогда еще у нас никто понятия не имел и только у одного Алексея Алексеевича появилось недоуменное выражение: «Некто в сером». Мой муж промолчал тогда на произнесенный слова Гучкова о солдатской душе и по своей манере, чтобы переменить разговор, стал рассказывать смешную историю, которую много раз нам раньше рассказывал.
Это было в Петербурге в 1905 г. Около одного из дворцов он стоял верхом во главе эскадрона своей офицерской кавалерийской школы, вызванный на всякий случай. На тротуарах толпился народ. Какая-то девица, очевидно, социалистка, принялась громко ругать царского генерала самыми грязными словами: «Подлец, мерзавец, царский прихлебатель», и т. д., и т. д…. Ни один мускул не дрогнул на каменном лице Алексея Алексеевича, будто он ничего не слышал, как потом говорил жандармский офицер, подъехавший к нему, услышав руготню этой особы.
– Прикажете арестовать, спросил он Алексея Алексеевича.
– Не стоит, плюньте.
Толпа захохотала. Кто-то крикнул из толпы:
«Замолчи, дурища, слышишь, генерал на тебя плюет». Эффект был конфузией для социалистки.
А. И. Гучков слегка засмеялся вместе с громким смехом Алексея Алексеевича, всегда искренне потешавшегося, когда вспоминал этот случай.
– Что же Вы хотите, генерал, Вы защищали тот режим, против которого боролся народ, вот она и бранилась, – сказал Гучков. Алексей Алексеевич опять промолчал.
А я теперь думаю: «Несчастный человек Гучков, раб своих фантазий, самоуверенности и самомнения». Опять повторяю: «Да простит его Господь Бог», но в свои исторические памятки считаю долгом все это записать.
Хочется провести параллель между любившими Россию людьми, ныне умершими Алексеем Алексеевичем и Александром Ивановичем.
Гучков расшатывал устои старой, прежде крепкой России и во имя чего-то нового, весьма неопределенного, принадлежал к тем людям, которые осмеивали старые традиции на потеху толпы и молодежи. Покинул родную землю, при опасности для личной жизни и, умирая на чужбине, вспомнил, как он ее любил. Вполне допускаю, что, спасая свою жизнь, он надеялся спасти и свою жизнь, он надеялся спасти и свою идею.
Брусилов служил верой и правдой своей России. Он был монархистом и христианином и никогда не допускал в своем присутствии анекдотов про Царя, тем более про Церковь. Он был монархистом и только, когда увидел, что монархию спасти нельзя, у него осталась одна надежда: спасти Россию. И для этого все средства для него стали хорошими. О себе он не думал, надел красный бант, снял погоны (что стоило это его душе – знает один Бог), остался на родной земле, со своим народом, стал служить с правительством, с которым ничего общего не имел, смотрел далеко вперед, надеясь на будущее протрезвление народа. И когда осознал, в какие цепи попал его народ, в полном отчаянии умер, – но на родной земле.
Часто думаю, почему все находившиеся за границей, бывшие военные и общественные деятели, называют себя «белыми». А на мой взгляд, все подобные моему мужу люди, оставшиеся в России, мужественно боровшиеся за нее много лет внутри страны, в большинстве погибшие в неравной борьбе, расстрелянные, томящиеся по сей день в ссылках, в тюрьмах, в тяжелых условиях каторжных работ, гораздо светлее их, так гордящихся своей «белизной» за границей.
Скажу еще в заключение, что мне всегда была тяжела страсть мужа к войне, к взаимному избиению людей, себе подобных (Он без всяких академий изучал военное дело и доказал свое искусство на деле). Мне всегда казалось большой фальшью и грехом молебны Богу русскому и Богу немецкому о победе над врагом. Кровь и ужас во имя Бога и Отечества… Я много спорила с мужем и говорила, что люди будут наказаны за это. Вот и вышло по-моему. Первый он пострадал за свою любовь к войне. Господь всех снес и еще больше будет сносить, тем более революционных убийц, пока не образумятся люди и не народится новое, более духовное и светлое человечество. (ГАРФ, ф. 5972, оп. 1, д. 22а, л.л. 128–131)
Генерал Брусилов, как кажется, верил, что если бы в 1917 году его не сняли с поста Верховного Главнокомандующего, Россия могла бы оказаться среди победителей в Первой мировой войне. В августе 1936 года Н. В. Брусилова сделала запись, озаглавленную: «После разговора, переданного мне, о коммунизме и красноте моего мужа»: В конце войны (1916–1917), а затем во время всей революции, я все думала, что необходимо все записывать, что переживали все и главное Алексей Алексеевич, что все эти чувства, переживания и события в нашей семье интересны и важны для русских людей будущего. Теперь вижу, что человечество вообще и русские люди (в России и в эмиграции) настолько изменились, настолько чужды всему былому, что заблуждение мое стало для меня ясно. Все заняты ложью, фальшивой партийностью, фокусами изобретений в науке, спортом, развратом в жизни и в литературе. Пора уходить. Но перед уходом хочется сказать всем лжецам и клеветникам следующее.
Мой муж не был ни белым, ни красным, по своим чувствам, человеком, он был русским генералом и защищал русские границы и русский народ. В гражданской войне не участвовал. Он настолько любил свою старую русскую армию, что остался с нею, когда она взбесилась, и не выдал ни большевикам, ни иностранцам всех минусов и пороков ее в царское время. А документов об отдельных лицах у него на руках было достаточно. Он сжег их. Преступников, казнокрадов, интриганов, взяточников, грабителей, воров в высших и низших сферах спасла революция и частью Алексей Алексеевич. Он говорил, что сор из избы не вынесет на потеху чужим, а революция уничтожила все следы военной прокуратуры. По поводу этого Алексей Алексеевич говорил: «И слава Богу, не зачем срамить нашу славную армию, в ней было слишком много героев, мучеников, во имя их надо молчать о подлецах». Но когда эти подлецы клевещут на умершего Алексея Алексеевича, я не могу молчать в своих воспоминаниях.
У Алексея Алексеевича был свой план действий и если бы у него не вырвали власть из рук в самое критическое время, кто знает, не было ли бы это лучше для дальнейшей судьбы России и не одержал ли бы он еще раз победу по разработанному им самим плану, как это было в 1916 году…
Знаю, что интриги против моего мужа велись еще далеко до войны, а во время войны, очевидно, из зависти к его успехам, они разрослись еще больше. Что же касается дальнейшего, то во всем ми ре о нем было столько фантазий и клевет, что разобраться, где правда и где ложь – невозможно.
Все, что я пишу, это не для современной прессы, а принадлежит истории. Всему, что я пишу, у меня есть яркие доказательства. Сама смотрю в могилу и как верующая христианка говорить неправду не могу. Лично мне предлагались взятки, лично я была свидетельницей, как обворовывались госпиталя, лазареты, снабжение армии, как за большие деньги освобождались богатые юнцы от фронта и взамен их отбирались безжалостно у матерей нищих последние сыновья, часто больные.
В эмиграции эти мошенники стали «ярыми» монархистами и считали себя героями (В СССР они стали «ярыми» коммунистами, а иногда и чекистами). Некоторые из них умерли. Называть умерших не приходится. Но то, что я знаю и на что у меня есть доказательства, пусть знает потомство и поймет: как всем этим людям было критиковать человека, который возмущенно на них кричал, топал ногами и предавал суду, выгоняя вон от себя. Картина ясна.
Справедливая статья генерала Нисселя о прежней старой русской армии (1 Авг. 1937 г. Последние новости). Вывод: если бы генерал Брусилов не разгромил Австро-Венгрию, не воскресла бы Чехословакия, и кто бы давал пенсию, поддерживал бы все эти годы эмигрантов?! Тем более, кто бы мог вывести из Сибири часть русского золотого запаса? Уже, конечно, лучше, что он достался чехам, чем большевикам» (ГАРФ, ф. 5972, оп. 1, д. 22а, л.л. 132–133).
В ноябре 1925 года Н. В. Брусилова записала в дневнике о том, что Алексей Алексеевич слишком поздно разглядел зловещую роль Коминтерна:
