свою куртку, а в следующую секунду насильно напялил на него свою тёплую кофту — флисовую. Выхватив куртку обратно у растерянного парня, Нико надел на него и её.
Мэтт все ещё трясся от холода. И до сих пор этого не замечал, ведь так и должно было случиться. Но тёплые вещи всё-таки отдалили его от смертельного обморожения.
— Как ты это терпишь? Зачем ты сюда пошел? — Мэтт поднял взгляд. Медленно и тяжело, будто он начал весить тонну. — Кругом смерть… Нет ничего, ничего хорошего…
— Поэтому я и здесь, Мэтью. Чтобы было что-то хорошее, — Нико обнял подопечного за плечо и подтолкнул к уцелевшим ступеням. — Пойдём в блок. Не стоит тебе тут больше оставаться.
И Мэтт поддался. Поплёлся босиком по заледеневшей траве, движимый лишь чужой рукой на плече, подталкивавшей вперёд.
— Эки! Экайза! — в общей спальне Нико уже и сам замерз — погуляй по морозу в одной футболке. — Забирай своего друга и проследи, чтобы он больше не пытался себя убить. Не в мою смену хотя бы.
Экайза, всё ещё сонный после недолгого перерыва, в который все, кроме Мэтта, стремились восполнить недосып, заметив состояние друга и его замороженные волосы, вскочил быстрее пули. Прижав товарища к себе, он злобно, но всё-таки не больно, похлопал его по плечу.
— Вот зараза! Ты чего там делал?! Совсем сдурел?!
— Всё нормально, — тихо буркнул обмороженный, уронив голову на плечо Эки. — Можно я просто усну…
2.44. Дети на поле брани
Мерих сидел в закрытом крыле лазарета, щёлкая кнопкой зажигалки. В темноте он видел окровавленные белые простыни, накрывавшие тела. В этом большом помещении не было отопления, а потому зимний холод заполнял его, перемешиваясь с темнотой. Обстановка совершенно отвратная. Гнетущая. Но так лучше, на морозе тела сохраняются дольше, пока их не заберут. Хотя бы не воняет на всю школу.
Мерих щёлкнул зажигалкой, несколько секунд наблюдал в пламени за выбившимися из-под покрывала волосами какой-то феи. Погружённое в тишину помещение вздрогнуло от ещё одного щелчка, и снова стало темно.
Тасса и Феру уже забрали прошлой ночью с другими жертвами. Их тела должны были доставить родителям. Теперь тут оставалось совсем немного людей. Те, кому не посчастливилось попасть под удар сегодня.
Йена в этом месте не было никогда. Он оказался не на том берегу, когда всё кончилось.
Мерих не был здесь тогда. Не хотел видеть друзей другими. Молчаливыми. Искалеченными. Мёртвыми. Он мог быть силён в битве, но здесь проявлялась главная слабость. То, из-за чего он отталкивал от себя людей. Из-за чего не мог открыться. То, что делало его этим злобным и вечно недовольным плохим парнем.
Мерих всегда боялся, что его бросят. Отец, мать, детский дом, Аметист. Его предавали и забывали. Но теперь всё было иначе. Люди бросали его, отходя в иной мир. И он был зол.
Тут уже ничего не изменить. Не отомстить. Не сделать вид, что ты сам разорвал все связи. Только терпеть, когда о них болит душа.
И он сам должен был погибнуть. Он знал это. Почему не раньше? Почему не мог он уйти первым, чтобы не видеть всего, что было дальше? Почему не мог пожертвовать собой, чтобы кого-то спасти?
Мерих щёлкнул зажигалкой. Провёл пальцем по коже на плече, где старые ожоги успели зажить. Огонь коснулся холодной кожи.
Приближалась последняя битва. Они не могли больше отступать, и теперь не могли больше сражаться. Это была битва, в которой они проиграют. Последняя битва Седотопии с Хаотисом. Значит, пришло время.
Это будет битва, когда они с Эвитой погибнут.
Мерих хмыкнул, представив, что они могли бы убить друг друга.
Боль на холоде быстро проходила, и пальцы снова потянулись к упрятанной в карман зажигалке. Боль может уходить, но мысли остаются. И бороться с ними воин умеет только так.
— Мерих?
Элизиан, как всегда, его нашла. Не в лучший момент. Или, может, наоборот, в самый удачный. Мерих спрятал зажигалку, не успев нанести себе новое увечье.
Впрочем, он теперь может и без помощи огня. Выберет любую гематому на избитом теле, страдавшем в боях, и посильнее надавит.
— Ты в порядке? — Эли села рядом с парнем и прижалась к нему боком, ощущая прохладу. Он был одет как попало, в одной водолазке, что для зимы совершенно неприемлемо.
— Хрен его знает. Ты? — Мерих приобнял её за плечо, помня, что ей нравится. Может, он надеялся так отвлечь внимание, чтобы не выдать своей тревоги перед последним днём?
— А как думаешь? Я эмпат и на магическом уровне неконтролируемо ощущаю чужие эмоции, а мы сидим в грёбаном морге посреди грёбаной войны. Очевидно, меня разрывает изнутри, — со сдерживаемой агрессией прошипела Элизиан. Она злилась не на Мериха за его вопрос. Это было вполне логично. Да и он, наверно, просто пытался позаботиться о ней в своей манере. Она была в ярости из-за того, что в мире существуют войны. Девушка накрыла руку воина своей. Как и ожидалось, его пальцы были ледяными.
— Останься здесь завтра, — шёпотом попросил Мерих, не решаясь произнести вслух всё, что кипело внутри. Но так лучше. Пусть она поймет его по-своему и считает, что он лишь хочет заботиться. Пусть подумает, что он переживает о чужой боли, которую она чувствует. Пусть она не знает, что это будет его последняя предсмертная боль.
— Не могу. Я сойду с ума в одиночестве и в тишине. И если не буду полезна, — подумав, добавила Эли, пристраиваясь поудобнее под боком у своего парня.
Разумом они ещё не всегда успевали вспомнить о том, что были вместе. Но тела их, словно всегда чувствовали, что должны быть рядом, сразу устремились друг к другу. Стоило им оказаться поблизости, брались за руки, прижимались, обнимались. Было не до поцелуев, но нетрудно было представить, что в спокойной обстановке эта слепая неосознанная нежность распространялась бы и далее.
— Помоги ухаживать за ранеными. Без Эдит стало тяжелее, — Мерих подавился её именем.
Остальные погибли в бою, и было проще принять, что их больше нет. Но Эдит… Её смерть была случайностью, никак не связанной с войной, от этого становилось больнее, и всё никак нельзя было привыкнуть.
— Если мне разрешит командир…
— Гелиос-то? Фастеру плевать. Он вряд ли знает твое лицо, так что забей и сразу иди к Никелодеону. Он точно оставит. Если нет, я с ним поговорю, — Мерих прислонился щекой к её волосам. Накрутил прядь на палец. Его это расслабляло.
— Я сама поговорю. Давай отсюда уйдём, мне не по себе, — Элизиан сжала его рукав. — Не
