на переносицу, задумавшись.
— Чего стоят все эти деньги, большие дорогие дома и палаты, ящики и сундуки, набитые разным скарбом, знания и истины, если всем этим нельзя поделиться с кем-то? Если ты возвращаешься в пустой дом после работы, зачем этот дом тебе?
— Чтобы не жить на улице, Тур. Иначе ты будешь бездомным.
— Да, это ясно. Я не о том.
— А о чем?
— О том, что, если есть к кому возвращаться, то жизнь становится слаще, — он протянул эти слова с какой-то мягкой теплотой. И Имельда поняла, она еще очень много не ведает о Турцеле. Почему она решила, что знает его вдоль и поперек, увидев некоторые части его жизни? Стало немного стыдно. — А когда есть ради кого стараться, ради кого жить, то и жизнь становится намного более насыщенной и осмысленной.
— Мне есть ради кого жить, — глядя под ноги, произнесла Имельда. Турцел взглянул на нее, понимая, что девушка сейчас вовсе не о Мару.
— Ты поэтому так стремишься в столицу?
Девушка кивнула, заметив, как порывается Турцел завалить девушку вопросами, но меньжуется, в нерешительности кусая губы. Не то чтобы Турцел обладал неким тактом, просто он немного побаивался девушку, хоть и тщательно скрывал это.
Впервые Имельда захотела сама что-то рассказать о своей жизни совершенно постороннему человеку, чувствуя в этом острую необходимость. Ей давно уже следовало поделиться тем огромным багажом, что висел на ее душе тяжелым булыжником.
— Я иду за своим братом. И не совсем в столицу. Его зовут Митриш и его конвоируют два мага в Ваалар. Я даже не знаю, в какой части тракта они сейчас. Быть может, уже доехали, и я опоздала. Если так, то он потерян для меня навсегда.
Турцел крякнул, машинально потрогав свои усы в виде щетки под носом.
— А я-то думал, ты все знаешь…
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, как… Тогда в лесу, ты очень ловко провернула этот трюк. Много обо мне рассказала. И потом нашли вы меня в том проклятом доме в Костяном лесу, чтоб он трижды пропал. Прямо-таки очень ловко и быстро нашли…
— Откуда тебе знать, что быстро, ты же был в отключке.
— Звезды на небе сдвинулись не шибко круто. Был в отключке я не долго, — Имельда тяжко вздохнула… Как-то об этом она даже не задумывалась. Он ведь их проводник — конечно, он по звездам их вел, а может и не только по ним, но без них точно никуда. — Я не задавал лишних вопросов. Знаю, когда надо болтать, а когда держать язык за зубами.
— За это тебя Аргус и уважает, да?
Мужчина вновь удивленно крякнул, поцарапав затылок.
— Вот об этом я и говорю…
— Я не знаю всего, Тур. Может показаться так, но это заблуждение.
Мужчина какое-то время молчал, то и дело исподлобья поглядывая на девушку. Имельда из какого-то уважения к этому человеку старалась не улавливать его мыслей. Пусть скажет сам. Ведь он определенно пытался что-то сформулировать.
— В той деревне, что обернулась-то…
— Ага.
— …Монашка говорила, что ты отродье зла. — Имельда не стала уточнять, насколько близка к правде была сестра Марфа; девушка лишь усмехнулась этим выводам. — Кто-то может сказать, что я общался с тобой всего ничего. Несколько дней. Что можно узнать о человеке за несколько дней? Мало…
— Турцел, если ты не хочешь идти со мной, то…
— Я не закончил, — метнул в нее не обычно серьезный взгляд. — Мне хватило того времени, чтобы быть уверенным, что ты не зло. Я достаточно повидал на своем веку самых разных людей в самых разных местах. Поверь, я могу отличить злых от добрых.
— В этом мире нет добрых и злых людей, Тур. Вообще нет как такового добра и зла. Это не вода и масло, чтобы их четко разграничивать.
— Возможно, ты и права. Наша жизнь — это месиво красок, чтобы все делить на белое и черное, но ты определенно не плохой человек. Вот так я думаю. Да.
Имельда снисходительно заулыбалась.
— Ты определенно знаешь меня недостаточно.
— Увиденного мне хватило.
— Многие люди, что окружают меня, страдают, Турцел. Большинство из них уже топчут пространство «за гранью». А кто-то уже и вовсе переродился, наверно… Я несу сплошное несчастье окружающим меня людям. Так что хорошо, что Мару сам ушел. Целее будет…
— Ой, ну ты чего разнылась? Давай, хватает. Не пытайся переубедить меня. Думаешь, злые люди кидаются спасать три жизни, когда вокруг них кишмя кишит нечисть? Или вдруг, на минуточку, ты думаешь, что какой-то чинуша кинулся бы спасать души погибших в той несчастной деревне? — Имельда молчала. — Ты пыталась спасти тонущих в озере. Я видел. И еще вернулась за мной. Кем бы ты ни была, но не пытайся убедить меня в том, что ты хуже, чем есть. Может ты и не идеальна, но и я не агнец Божий. Ты вообще знаешь, что я творил? Чем на жизнь… Ах, да… Скорее всего знаешь. Так что давай, заканчивай эту тягомотину. Гибнут вокруг нее, видите ли… А вокруг меня не гибнут? По моей вине три вагона затонуло с людьми!
— Не по твоей.
— Ну, это уже мелочи, — отмахнулся он, сурово глядя куда-то вперед.
— Ничего себе мелочи, — хохотнула слегка возмущенно девушка.
— Я не хочу думать об этом, — отрезал мужчина, — Сколько в мире погибает каждую минуту? Ты, некромант, скажи мне.
Имельда внимательно посмотрела на мужчину, с которого почти слезла маска балагура и весельчака, и пожала плечами.
— Много. Сотни тычач… Возможно. Я не веду счет.
— Вот! Если переживать о каждом погибшем, если переживать обо всем на свете, переживалка сломается.
— Но, если гибнут близкие? А если погибнет тот, кто ближе всех? Ты сам мне говорил о том, ради кого стоит жить. Если погибнет он?
— Ты некромант, в конце концов, или кто?
— Воскресить не так уж и просто.
— Тогда зачем вообще было становиться некромантом?
— Я… — Имельда запнулась, заморгала. Как донести до него, что каждая жизнь
