— Мне тоже, — буркнула в подушку.
— Я имею право орать. Я — мужик. Как бы олицетворение враждебных сил внешнего мира. А ты должна быть хранительницей очага, то есть дарить только тепло.
— У вас философия входила в обязательные дисциплины в институте внутренних дел?
И все же Джек добился своего — я к нему развернулась по собственной воле.
— Этика и психология семейной жизни, — усмехнулся он уже мне в лицо, не рискнув впрочем тронуть носом мой нос. Про искривленные губы вообще молчу.
— Чего врешь! — усмехнулась я. — Ты ушёл после девятого класса. Или колледж был таким продвинутым? Вам если только МХК преподавали…
— ОБЖ точно было у нас. Подполковник вёл…
— А у нас учительница химии.
— Вот и химичишь до сих пор? Ясь, я серьезно. Кончай орать на детей. Это теперь моя работа.
— Чтобы тебя боялись?
— Боятся, значит, уважают… — усмехнулся, коснувшись лбом моего влажного лба. — Но ведь не полюбят, я не надеюсь даже. Володька вон даже не заикнулся, чтобы поехать со мной. И ни разу не спросил, когда я приеду…
Я отвернулась. Он меня не стал даже удерживать. Выпустил наружу очередную боль и уставился в потолок. И что? Что он ждёт от меня? Я не целительница. У меня собственные раны рваные и кровоточат.
— Ярослав едет в Москву, — проговорила я в закрытую дверь. — Это не обсуждается больше. И вообще держи рот на замке. Ну и мы в августе летим в Барсу. Думаю, билеты ещё можно купить. Так что присоединяйся. У меня четырехместный номер на троих. И машина заказана.
Прошла, кажется, целая минута, прежде чем Джек ответил.
— Думала, мне всю поездку не оплатить? Поэтому не еду?
Голос жёсткий. А я ему не собиралась под ногти иголки загонять.
— Нет, не думала. Подумала я совсем о другом. Ты будешь с нами. И один раз увидишься с сыном, — я специально не назвала ребёнка по имени. — Один день он точно тебе подарит. Ну а если согласится на неделю, то мы спокойно подождём тебя на пляже.
— Я подумаю…
— О чем тут думать? — повернулась я к нему и уперлась в острое плечо.
Он сразу обнял меня за плечи, чтобы удержать на расстоянии, хотя размечтался — я и не собиралась его целовать. Или все же большое видится на расстоянии. Так же, как и строятся большие планы… С трезвой головой, а не когда в отношения вмешивается другой орган.
— Ясь, думать надо всегда. Это проклятье взрослой жизни. Я подумаю. И спасибо, что ты подумала обо мне и моем желании увидеться с Володькой.
— Боже, как официально!
— А у нас с тобой теперь официальные отношения. А с твоими детьми и их отцом — гипер-официальные. Ясь, я чувствую, что где-то перегибаю палку, но я не хочу навредить, только помочь. Но ты так все запутала…
— Если бы моя бывшая свекровь сразу согласилась остаться на лето с внуком, всего бы этого не было. Из Москвы ему легче было бы принять наше с Владом расставание и нового мужчину в моей жизни…
— Да какой я новый! — усмехнулся и отпустил, вместо того, чтобы прижать к груди. — Я старый… Дурак. Не смей портить отношения со свекровью ещё больше. От неё и сейчас зависит благополучие твоего сына.
— Она любит внуков.
— Любовь любовью, но ты обидела ее сыночка…
— Вот не надо только накручивать меня ещё больше!
Я отвернулась к двери. И вот теперь Джек меня обнял. Крепко-накрепко. Прямо-таки впечатался в меня всем телом. Я чувствовала его желание, но не сомневалась, что он смирит свою мужскую природу. Подчинит требованиям взрослого родительского мира.
— Спи, — тронул он губами мои волосы. — Тебе завтра за руль.
Поэтому и выпить не дал, хотя мне очень хотелось. Решили ехать на дачу к моим родителям. Без него. У него, вообще-то работа, и… С тещей ему ещё строить и строить отношения.
Утром Джек снова встал первым. Готовить завтрак. Сварил геркулес. Ничего. Съедят. Женечка даже с удовольствием, а Ярослав с бутербродом с колбасой. Мать прислала уже кучу сообщений с вопросами, когда нас ждать. Будто они нас не ждали. Не ждали, я же сказала, что ноги моей на Катиной дачи не будет. И все же я не стала объяснять спешку по телефону.
— Ярослав, ты обещаешь мне не дурить в Москве? — спросила я по дороге под звуки детских песенок, которые включила для Женечки, чтобы та не отвлекала меня от разговора с сыном.
— Как я дурю?
— Не знаю… Просто. Я боюсь за тебя.
— Из-за ноги?
— Нет. Не из-за ноги.
— А что в сентябре изменилось бы… — задал он совершенно взрослый вопрос. И по-взрослому, без вопросительной интонации. Вопрос-то риторический.
— Ничего. Просто… Я надеялась, что…
Как такое объяснить ребёнку? Не собиралась так быстро давать его папочке повод ревновать. Влад бы душа в душу прожил с Ярославом целый год, изводя, конечно, меня бесконечными звонками с просьбой все бросить и вернуться в Москву. А теперь все будет иначе. Джек прав, другая баба появится со дня на день. Скорее всего молодая и дурная охотница за хорошей жизнью. И она будет дома с моим сыном куда больше отца. Хотя, уверена, баба Люба не допустит дурного влияния на внука — заберёт Ярослава к себе. Но чему радоваться — ребёнок будет и без матери, и без отца, и без дома.
— Надеялась, что тебе понравится Женя, и ты останешься с нами.
— Он Женьке нравится. Не переживай.
Ярослав отвернулся к окну. Наверное, с радостью бы сел назад. Кайф от первого года на пассажирском сиденье уступал по силе нежеланию говорить со мной. Но сзади не вытянуть ногу. Я спросила его про костыль. Если хочет…
— Не хочу. Сегодня уже лучше.
А мне вот нет. Только хуже. Джек ночью проехался по больному. Может, это вовсе не он, а я оттолкнула Ярослава, пытаясь подстелить соломку там, где тот и не собирался падать. Боль сжимала сердце. Руки — руль. Я скажу родственникам всю правду. Только без проблем на работе. Мне по-прежнему — а может и ещё больше — нужно поддержать в их глазах статус успешной женщины. А что до того, что Ярослав уезжает? Так он же почти взрослый и… Москвич. До мозга костей. Что тут непонятного?!
