– Я, по правде говоря, сам не знаю, – ответил Бэрк с безразличием, свойственным только очень и очень богатым людям. – Кажется, у нас сорок семь спален. Рената часто дает балы, так что польза от них есть.
Они прошли под аркой, и коридор превратился в огромную галерею с окнами от пола до потолка с обеих сторон. В простенках между ними висели бесчисленные фамильные портреты. Галерея начиналась с первого графа Ротбери, которому титул был пожалован в 1488 году Генрихом VII, первым королем из династии Тюдоров, а заканчивалась нынешним, одиннадцатым, графом, сэром Невиллом. Самые новые портреты висели в дальнем конце галереи: именно их Кэтрин больше всего хотела увидеть.
– Это ты? – удивленно воскликнула она, остановившись перед портретом в полный рост, на котором очень красивый и богато разодетый молодой лорд был изображен на фоне идиллического сельского пейзажа, скорее напоминавшего райские кущи.
Бэрк рассмеялся:
– Нет, не я. Это мой отец.
Разглядывая шелковистые, цвета воронова крыла волосы, гордые высокие скулы и надменные, холодные, как лед, голубые глаза, Кэтрин подивилась сходству. Но нет, присмотревшись внимательнее, она заметила, что губы у Бэрка добрее и несравненно чувственнее, да и в глазах у него больше тепла и веселья, чем у молодого человека, изображенного на портрете.
Тут же размещались портреты Дианы, запечатленной в детские годы. Некоторые из них были парадными, на других она весело смеялась, но была очаровательна на всех. Когда они подошли к портретам самого Бэрка в детстве, отрочестве и юности, ей захотелось надолго задержаться перед каждым, но он торопил ее, призывая идти дальше. Однако встретившись взглядом с серыми глазами высокой, черноволосой, поразительно красивой женщины на одной из картин, Кэтрин застыла как вкопанная и категорически отказалась сдвинуться с места.
– Моя мать, – тихо ответил Бэрк на ее невысказанный вопрос. – Ее звали Анной.
– Как она прекрасна, – потрясенно вздохнула Кэтрин, на которую портрет произвел неизгладимое впечатление. – Когда она умерла?
– Шестнадцать лет назад. Мне было четырнадцать, Диана только-только появилась на свет.
Бэрк немного помолчал.
– Ее убила банда шотландских конокрадов, совершавшая налет с той стороны границы.
Кэтрин показалось, будто прямо у нее над головой раздался раскат грома. Она побелела, по всему телу пробежала дрожь. Ей пришлось прислониться к стене, чтобы не осесть на пол.
– Боже, Боже…
Во рту у нее пересохло, слова не выговаривались. Она подняла на него полный отчаяния взгляд:
– Значит, ты всех нас ненавидишь?
– Ну что ты, Кэт, конечно, нет, – отрицательно покачал головой Бэрк. – Было бы глупо ненавидеть целый народ из-за того, что сделали четыре человека.
Когда она промолчала, он небрежно добавил:
– Бывали минуты, когда я ненавидел тебя, но вовсе не за твое шотландское происхождение.
– Я тоже иногда ненавидела тебя…
Она не сумела закончить фразу. Признаваться было то ли слишком рано, то ли уже слишком поздно. Разве что-нибудь изменилось бы, если Иннесу удалось пристрелить и Уэллса? Может быть, ненависть и горечь переполняют ее только оттого, что он жив и где-то бродит по земле? Нет, она так не думала. Вряд ли у нее стало бы спокойнее на душе, если бы его казнь состоялась завтра. Месть была мелким и низменным чувством: Кэтрин больше не желала им руководствоваться. Но жажда мести была ее спутницей уже несколько лет, что же ее заменит? На что ей опереться, как прожить предстоящие долгие годы? Бэрк обеими руками сжал ее холодную ладонь, сам поражаясь невесть откуда взявшемуся и охватившему его чувству нежности. Он же готов был ей шею свернуть всего десять минут назад!
– А сейчас? Сейчас ты меня ненавидишь? – спросил он, поднося ее пальцы к губам, боясь услышать ответ.
Кэтрин не смела поднять не него глаз. Бэрк убрал выбившийся локон с ее лица и провел по щеке кончиками пальцев:
– Посмотри на меня, Кэт.
Она повиновалась, и сердце екнуло у него в груди. Длинные черные ресницы опустились прежде, чем он успел поверить тому, что увидел в ее взгляде. А потом Кэт приподнялась на цыпочках и поцеловала его в губы.
В одно мгновение их руки переплелись и тела слились, словно растворяясь в жарких объятиях. Кэтрин вдруг сообразила, что впервые целует его по собственной воле, а не под давлением обстоятельств или роли, которую ей приходилось играть. Губы Бэрка были одновременно требовательными и нежными; ей захотелось поцелуем сказать ему все то, чего она не могла выразить словами. Ее сердце раскрылось ему навстречу. Со смешанным чувством радости и горя Кэтрин поняла, что будет любить его до самой смерти.
Бэрк обнимал ее крепко, насколько мог, боясь ей повредить и в то же время желая ощутить ее каждым дюймом своего тела, охваченного неукротимым желанием. Вот так у него всегда получалось с Кэт, лихорадочно подумал он: страсть сводила его с ума, превращая в подростка, впервые познавшего женщину. Но на этот раз в ее поцелуе появилось нечто новое: какое-то живое тепло, не виданная ранее, щемящая душу нежность. Бэрк поднял голову и заглянул ей в глаза: в их бирюзовой глубине ясно читалась та самая правда, которую он уже успел мельком заметить раньше.
– Кэт, Кэт, – прошептал Бэрк, не веря своим глазам, и поцеловал ее еще раз.
Его сердце разогналось до бешеной скачки. Он знал только один способ дать выход своим чувствам. Взяв Кэтрин за руку, он провел ее, едва сдерживая свое нетерпение, через противоположную арку в другой коридор, где виднелось множество дверей. Бэрк нетерпеливо распахнул первую попавшуюся и втащил девушку в небольшую комнату.
Кэтрин растерянно огляделась по сторонам. В отличие от Бэрка она уже успела прийти в себя, а окружающая обстановка отрезвила ее окончательно. Она словно рухнула с небес на грешную землю. Комната была крошечной, чуть больше стенного шкафа, и явно служила чуланом для старой мебели. Здесь было тесно и пыльно, в воздухе стоял запах плесени и пчелиного воска. Кэтрин попыталась окликнуть Бэрка по имени, но он заглушил ее слова страстным поцелуем. Чувствуя, как он дрожит всем телом, она позволила ему еще немного подержать себя в объятиях, но в конце концов осторожно высвободилась, прекрасно понимая, к чему приведет ее уступчивость. Бэрк даже не заметил перерыва, он вновь потянулся за нею и, обхватив рукой ее затылок, жадно овладел ее ртом. Другой рукой он принялся нетерпеливо и властно гладить ее грудь, одновременно дергая за витой шнур, служивший поясом капота. Мучительная, рвущая сердце на части боль желания пронзила ее насквозь. Кэтрин поняла, что, если не покончить с этим немедленно, через мгновение будет уже поздно, она не сможет устоять. Оторвавшись от его губ и стараясь по возможности сохранять спокойствие, она сказала:
– Не надо, Бэрк. Отпусти меня, прошу тебя.
Он мотнул головой, словно отгоняя надоедливую муху, и вновь наклонился, чтобы ее поцеловать.
