всём моём умении вытеснять и нарочно забывать, мне было абсолютно ясно, что чем позже Квинн обо всём узнает, тем хуже будет его реакция. Поэтому я просто-напросто решила никогда ему не рассказывать. И мне это почти удалось.
«Хочу быть уверен, что я всё правильно понял», – снова и снова раздавался в моей голове холодный голос Квинна.
Я бы с радостью объяснила ему всё, лишь бы он перестал так холодно на меня смотреть. Но ведь на самом деле мне нечего было сказать в свою защиту. Я могла сделать правильный выбор и в любую секунду сказать правду, но вместо этого продолжала врать. И изменить хоть что-то было уже невозможно.
«“Значит, ты катала в коляске несчастного инвалида, жалкого соседского мальчишку, который тебе когда-то нравился”. Хотя бы в этот момент я могла бы возразить. Вместо того чтобы молча топтаться на месте, я должна была крикнуть, что приняла предложение его мамы только для того, чтобы быть к нему как можно ближе, что каждую минуту, которую мы провели вместе, я влюблялась в него всё сильнее, что я лучше умру, чем причиню ему боль… что я его люблю, люблю так, как никто никогда никого не любил. – Эта мысль появилась так неожиданно. – Надо было ему признаться, а не молчать, опустив глаза».
Я прекрасно понимала, как он был обижен, что ему больно, и, вместо того чтобы снова и снова повторять пустые извинения, должна была открыть ему душу.
«Может, это бы и не помогло. Но зато он узнал бы о моих чувствах. Но ещё не поздно, он может узнать о них и сейчас».
Всхлипнув, я поискала глазами настенные часы. До физиотерапии оставалось целых пятнадцать минут.
«Ещё есть время. Этого достаточно, чтобы вбежать в приёмную и признаться в любви. Пусть даже этот красавчик-терапевт, другие пациенты, секретарша и все остальные тоже услышат моё признание. Мне уже нечего терять!»
Перед лифтом стояло несколько человек, среди них две молодые мамы с колясками. Ждать этот ползущий лифт у меня не было ни сил, ни терпения.
«Лучше подняться по лестнице».
Я огляделась по сторонам. Кроме основного входа в здание за туалетами, я заметила ещё одну боковую дверь. Может, стоило на полминуты задержаться перед умывальником и постараться хоть чуть-чуть вытереть следы безнадёжно размазанной туши, но сейчас мне было уже всё равно. Я толкнула дверь.
У стены стояли костыли, совсем как те, которыми пользовался Квинн. Через стеклянную дверь запасного выхода можно было различить очертания деревьев в городском парке, где мы с Квинном целовались в последний раз. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.
Снаружи у двери кто-то стоял и курил. Я видела локоть и сигарету в мужской руке. Задрав голову, я поглядела на ступеньки, ведущие наверх. Решимость вдруг оставила меня так же внезапно, как и появилась.
«Квинн сейчас на восьмом этаже как раз латает своё разбитое сердце. Может, от моего признания станет только хуже? Прежде всего ему. Моя эсэмэска подействовала на него как холодный душ, будто выдернула из причудливого сна. Очнувшись, Квинн лишь удивится, как можно было себе вообразить нечто подобное: он, Квинн фон Аренсбург и Мартинская дочка, “ходячая рюша”, “трубящий ангелочек”, одно из “Наказаний Господних” из дома напротив. Своим жалким признанием в любви я лишь выставлю себя полной дурой».
Распахнув дверь, я выскочила на улицу, сделала глубокий вдох и тут же закашлялась, потому что вместо чистого воздуха втянула в лёгкие облако сигаретного дыма.
Локоть, который я видела из коридора, принадлежал Северину, физиотерапевту Квинна. Он прислонился спиной к стене. Рядом с тонкой миловидной девушкой, которую он приобнял за талию, его внушительная фигура казалась ещё более массивной. Девушку я тоже узнала. Это была Жанна д'Арк. Она положила голову на грудь Северина, а рука её проникла под футболку и гладила его спину.
Я с недоумением уставилась на эту парочку.
Они повернули ко мне головы. По их вытянутым физиономиям я поняла, что застала их врасплох. Северин и Жанна переглянулись, и, когда повернулись ко мне снова, вся расслабленность из их тел исчезла, хотя они не сдвинулись ни на миллиметр. Я вдруг почувствовала себя мышкой, за которой наблюдают два готовых к прыжку кота. По моей коже забегали мурашки.
Северин и Жанна д'Арк. Любимый физиотерапевт Квинна и девушка-некс с Грани. Сомнений не осталось – их знакомство не было простым совпадением из серии «мир так тесен». Напряжение их тел выдавало, что они вместе уже давно, может, несколько столетий.
«Значит, Северин был одним из них. Одним из них. Странно, что мы не додумались до этого раньше. И это при том, как Северин выглядит: тёмные волосы, которые он завязывает в хвостик на затылке, горящие карие глаза и шрам на всё лицо, придающий ему такую особенную красоту. Наверное, этот шрам достался ему во время какой-то давно забытой войны. Похоже, это была важная битва, иначе он не захотел бы сохранить этот знак. Если я правильно поняла, все эоны на Грани могут полностью восстановиться и исцелить любые раны, какими бы глубокими и опасными они ни были. И вот теперь он был… физиотерапевтом. Самым лучшим специалистом, если верить словам Квинна. Собственно, почему бы и нет… Если живёшь вечно, можно попробовать себя в бесчисленном количестве профессий, выучиться любому ремеслу: сначала стать кузнецом, потом фермером, музыкантом, детективом, зубным врачом или, например, физиотерапевтом. Бесконечное количество вариантов. Может, Квинн попал к нему на терапию совершенно случайно. Но нет. Это вряд ли».
Все эти мысли промелькнули в моей голове за несколько секунд, а Северин и Жанна в это время молча за мной наблюдали. Затем Северин растянул губы в улыбке и спросил:
– С тобой всё в порядке? У тебя такой вид, будто ты долго плакала.
– Да, – ответила я, лихорадочно раздумывая, как лучше поступить. («Дверь на лестницу находится прямо за моей спиной, и она по-прежнему открыта. Квинн сейчас сидит на восьмом этаже в приёмной Северина. У меня никак не получится добежать до него и предупредить, что его физиотерапевт не совсем с ним откровенен. Что у него есть одна маленькая тайна».) Так я и стояла, глупо моргая заплаканными глазами и пытаясь сообразить, что же мне делать. – Мы с Квинном страшно поссорились.
Улыбка Северина стала ещё шире.
«Нет. Я на неё не поддамся, какой бы обворожительной она мне ни казалась».
Во взгляде и движениях Северина скользило что-то хищное.
«Теперь у него не получится ничего скрыть».
– Как печально, – сочувственно сказал он. – Придётся устроить
