Здесь должны были жить несколько поколений хранителей Ключа.
Фэд подтолкнул меня вперед.
— Некогда нам любоваться. Веди!
Ворон закаркал над головой и, вспоров крыльями раскаленный воздух, рванул к нашей общей цели.
К Ши.
***
С каждой прошедшей минутой лицо магистра мрачнело все больше. Город и небо над нашими головами кишели пернатыми тварями, из-за чего пришлось двигаться перебежками и опасаться любого постороннего звука. После десятой убитой мрази я сбился со счета.
Птицы оказались очень даже уязвимы к красному сцилу, а уж если удавалось выстрелить в упор, то разлетевшиеся кровавые ошметки отпугивали остальных хищников хотя бы на время. Запах крови и паленой плоти намертво въелся в одежду, а внутри все скручивалось от ужаса и темных предчувствий.
Воины или нет, но Ши и Флоренс такие хрупкие…
Один удар мощных когтей мог перебить пополам любую из них, а монстров здесь не десятки и даже не сотни.
Тысячи растревоженных врагов: голодных, обозленных, бросившихся защищать родное гнездо.
— Здесь бы не помешал один хороший точечный удар, — сказал я, перебегая от одного дома к другому.
— Может, «Цикута» нам поможет. Не думаю, что корабль питает теплые чувства к такому месту.
Ответ Фэда походил на рычание раненого зверя. Я мог и не спрашивать.
Магистр наверняка уже принял решение разнести здесь все к такой-то матери, как только Флоренс и Ши будут в наших руках.
Ворон проскользил над землей и сел на край крыши дома, в сотне ярдов впереди.
— Туда!
Крики и отборную ругань я услышал уже на подходе, а через секунду из-за угла выкатился клубок перекрученных тел, где яркой лентой мелькнули рыжие волосы. Ши прописала пернатому врагу мощный удар в клюв и, взгромоздившись твари на грудь, пригвоздила ее к земле одним уверенным движением.
Я же застыл как истукан, не в силах пошевелить ни единым мускулом.
Ворон слетел вниз и сел девушке на плечо.
Выражение ее лица изменилось не сразу. Она глянула на птицу, открыла рот для окрика, но так и осталась сидеть на распростертой туше врага и смотреть на взъерошенного ворона, что остервенело принялся тереться о ее щеку.
— Не может этого быть… — пробормотала Ши, а меня отпустило странное оцепенение, позволило сделать несколько размашистых шагов вперед и сграбастать девушку в охапку. Под слоем грязи и крови, в лохмотьях, которые и одеждой-то уже было не назвать, выглядела она как самая настоящая дикарка, только выбравшаяся из непроходимой чащи.
Ее руки безвольно повисли вдоль тела, будто девушка боялась ко мне прикоснуться; я же, оттянув ее в сторону, осыпал перепачканное кровью лицо быстрыми поцелуями.
Хотел показать, что все это не сон, что я не растаю в воздухе.
— Девочка моя, ну скажи хоть что-нибудь…
— Они забрали ее, — прошептала она и перевела взгляд на Фэда. В глубине серых глаз блеснули слезы. — Они ее забрали, Фэд, прости…
Магистр не изменился в лице, ничего не сказал, только сжал протянутую руку Ши и коротко кивнул.
— Бардо вас подберет. Тебе срочно нужно в капсулу регенерации.
— А ты?
Фэд повел широкими плечами и криво усмехнулся. В его глазах полыхнуло что-то черное, безумное. Что-то, превращавшее человека в дикое животное.
— Я иду за Флоренс.
71. Флоренс
Я не могла открыть глаза. К векам будто подвесили две тяжеленные гири, и они никак не хотели подниматься, но, если честно, я не хотела видеть, как вокруг снуют пернатые тени. Я чувствовала кожей их присутствие, ощущала каждое прикосновение и скольжение острых когтей по одежде, скрип камней под мощными лапами, тяжелое сбивчивое дыхание и запах.
Запах старой крови и плесени.
Жар то усиливался, то спадал, лихорадка разжимала когтистые лапы, позволяя мне вздохнуть свободно, но только для того, чтобы через пять-десять минут напасть снова, с удвоенной силой.
Я не чувствовала канарейки и верила, что крохотная птичка полетела за помощью, но откуда ей взяться в этом, всеми богами забытом, городе? Моя участь — остаться здесь навсегда. Стать пищей для крылатых тварей, превратиться в кости и тлен, стать удобрением для черного дерева, что тянет соки из остатков древнего мира.
Может, это к лучшему.
Я освобожу магистра от себя, сниму с его плеч эту ношу, неподъемный груз ненужной любви.
Простите, магистр, я больше не могу сражаться. Я так невыносимо устала, простите меня…
У боли есть тысячи обличий, и сегодня она показала их все. Рвала меня на кусочки, выкручивала мускулы, изводила жаждой, холодом, сыростью. Она поселилась во всем моем теле, накатывала раз за разом, мутила рассудок, проносилась под веками красной волной бесконечной агонии.
Но смерть не приходила.
Лучше бы птицы разорвали мне горло на месте! Лучше бы сожрали, выпотрошили, только бы не оставляли в темноте и неизвестности!
Время тянулось, а избавление ко мне не спешило.
С трудом разлепив веки, я поняла, что лежу на спине, а над головой — низкий серый потолок, испещренный трещинами и выбоинами. Слабого света, исходящего от плесени на стенах было достаточно, чтобы не чувствовать себя в ловушке непроницаемой тьмы.
Пол подо мной был влажный — я ощущала пальцами тонкую прослойку воды, от которой нестерпимо несло кровью и желчью.
Вставай…
— Не могу, — прошептала я пересохшими губами.
У моих подчиненных нет понятия «не могу». Вставай, Канарейка…
— Просто оставьте меня.
Глаза защипало от злых непрошенных слез. Тяжелые соленые капли текли по вискам и оседали в волосах. Хоть пореву напоследок, и то хорошо.
Вставай, Флоренс…
Почему мне просто не дадут уйти? Саджа, разве я так много прошу?
Наверное, слишком многого. Раз я выбрала такую нелегкую дорогу, то и смерть мне полагается мучительная, правильно? Полная борьбы и страданий. Видимо, «справедливость» богини именно так работает.
Жар откатился, позволив мне перевернуться на бок и приподняться на локте.
Это даже не пещера, меня просто бросили посреди долбаного коридора!
Под ладонью что-то громко хрустнуло, острые осколки впились в руку, а в нос ударил резкий нестерпимый смрад, будто я случайно раздавила сгнивший фрукт. Закашлявшись, я с трудом подавила накатившую тошноту и осмотрелась по сторонам.
Тут были и другие тела. И некоторые даже выглядели свежими.
В трех футах в стороне лежал мужчина. Точнее, я предполагала, что это мужчина — лицо несчастного было безжалостно обглодано, от кожи и мускулов остались одни лохмотья, облепившие потускневшие кости, но телосложение и рост никак не могли принадлежать женщине.
