Тихо. Успокойся.
Маринке было тринадцать. Если бы она дожила до двадцати, то выглядела бы сейчас так или почти так, как эта девушка. Конечно, при условии, что родители позволили бы ей постричься и разрешили курить. Эта курит, по ней видно. А Маринка никогда бы… Но как посмела эта дрянь походить на нее?!
Зверь встряхнул жертву, чтоб привести в чувство. Она была в сознании, просто недостаточно внятно воспринимала окружающую действительность. Потом он вынул кляп у нее изо рта. И тут же, как прорвало, жертва разразилась потоком слов:
– Тебе надо бежать! Тебя хотят убить, Олег! Твой отец…
Как она сказала?! Олег… Это его имя. Откуда она знает?! Что она? Обманка? Фантом? Образ, вытащенный из его памяти? И съедобна ли она вообще?
Плачет. С виду – живая. Значит, наверное, можно будет съесть.
– Ты убил меня. Меня – первую. Я спасла тебе жизнь.
Действительно. Убил. Но не ее. Тварь, кем бы она ни была, хорошо играет, но, кажется, не понимает, с кем связалась и насколько опасны такие игры.
– Неплохо выглядишь для мертвой. – Зверь старался говорить спокойно и тщательно давил любой намек на чувства, потому что тварь могла оказаться из породы тех существ, что кормятся чужими эмоциями… тварь могла оказаться кем-то сродни ему самому. Разве не смешно? – Обычно из моих рук выходят в худшем состоянии. Ты упырь?
– Это ты упырь! – Тварь аж завизжала от злости. Забавно, ей было по-настоящему больно. – Я не знаю, что с тобой сделали, ты должен помнить меня, ты обещал, ты оказался здесь, потому что я чуть не умерла…
Вот как?
Что ж, он помнил. Не ее, но помнил, и иногда даже лучше, чем хотелось бы.
Тварь поняла, что сказала лишнее, и заткнулась. Поздно. Думать надо, прежде чем что-то сказать, так-то, голубушка. Особенно, когда имеешь дело с демоном, который ну очень любит жить. С упырем, как ты верно заметила.
И откуда же она столько знает, а? Упырем его до сих пор вообще никто назвать не решался, даже Князь, несмотря на прямые намеки…
…возможно, каждая твоя смерть – это новые возможности…
– Я упырь, – он поймал ее взгляд, – ты и об этом знаешь? Ладно, расскажи мне, кто именно хочет меня убить. И что там с тобой? Ты – маг, это я вижу. Говоришь, я оказался тут по твоей милости? Рассказывай все.
Начала она неплохо. Несколько сбивчиво, но, в общем, понятно. Несла чушь, но в нынешних обстоятельствах имело смысл прислушиваться ко всему, включая то, что казалось полным бредом. Кто же знает, что может оказаться правдой?
Тем более что в процессе бреда тварь неоднократно назвала его Волком.
Чушь выходила недостоверная, но складная. Правда, чушью она от этого быть не переставала. Зверь уже смирился с тем, что он Черный, и с тем, что он демон, и даже с фактом своей неоднократной смерти начал потихоньку свыкаться. Но будущий Черный Властелин – это, извините, что? Это из какого кино? Если про «Звездные войны», тогда ладно, там плохие парни не дураки полетать на разнообразных болидах, но если, например, фэнтези, то спасибо – перебьемся. В фэнтези из летательных аппаратов только драконы, а с драконами еще поди договорись, драконы, они нервные и до того обидчивые, что только держись.
Легат фон Рауб! Прекратить истерику!
Голос Эрика оказался очень к месту, хотя откуда взялся – непонятно. Чудеса самовнушения.
Истерику Зверь дисциплинированно прекратил.
Что же ему грозит, по словам твари? Некто, по имени Змей, хочет убить его, чтобы, воскресив, сделать Кощеем Бессмертным и таким образом спасти мир? Отличные новости! Змей – полный псих, это ясно. Но убивать-то и психи умеют. А у этого на службе к тому же какие-то невероятные маги, и тот священник снаружи, про которого страшно даже думать. И факт, что этот псих, возможно, – только возможно, – расстроится, выяснив, что убить получилось, а воскресить не получается, совсем не утешает. Псих пойдет искать другого кандидата в Кощеи, а Зверь – куда? Опять в ад?
Нет, спасибо!
С тварью тем временем происходило что-то совсем непонятное. Она запаниковала, хотя он и не думал ее пугать, она начала говорить все более сбивчиво, а потом и вовсе сбилась на непрерывный, истошный вопль, как будто ее уже начали пытать, как будто с нее уже живьем сдирали кожу…
Это раздражало!
Она вспоминала! Она помнила! Тварь, сука, обманка, она действительно помнила о том, что он сделал с ней.
Не с ней!
Нет.
Да!
Убил. Воскресил. Оставил жить здесь.
Как можно дальше.
От себя.
От смерти.
От воспоминаний…
– Твою мать! – Ему одновременно хотелось и бежать от нее, и задушить ее, и забрать ее с собой, чтобы изучить, чтобы понять… – Не ори ты так, я ж еще ничего не делаю.
Она замолчала. Приказ есть приказ. А до Зверя только сейчас дошло, что все это время и он и… эта девочка говорили на русском. И что? Разве это имеет значение?
Сейчас уже ничего не имело значения. Он не успел убежать, да ему и некуда было бежать. Сзади надвинулось… Небо.
Нет. Человек.
Нет…
Чем бы оно ни было, оно подавляло, и потрясало, и было прекрасно, как самая невозможная мечта!
Зверь не оборачивался. Он ждал, пока рассеется наваждение. Собирался с силами.
Он – демон. Он – Черный. Он… у него есть небо, и ему не нужно ничего больше. У него есть небо, и больше он ни о чем не мечтает. Ни о чем!
– Она спасла тебе жизнь, – голос был гипнотическим, дома сказали бы «чарующий», – и ты любил ее, Волк. А ведь тебя не назовешь влюбчивым, верно? Оставь девочку, зачем тебе невинное дитя, ты не насытишься ею. У меня есть для тебя пища. Человек, которого ты призвал сюда. Возьми его, если голоден.
Гипноз? Чары? Нет уж, нашла коса на камень, чародей на чародея, эти фокусы мы знаем.
– Ты сильнее, – признал Зверь.
Да. Он – оно? – нет, все-таки «он» сильнее. И не нужно смотреть на него, чтобы увидеть и не поверить. Его не может быть! Такая красота невозможна, такая красота убивает. Взглянуть на это и остаться в своем уме сможет разве что шефанго… Князь! Ради всех богов, Князь, мне позарез нужна твоя Пустота! Прямо сейчас!!!
– Я сильнее, – ответил чужак, – но ты нужен мне.
– Чтобы принести себя в жертву, спасти мир, убить Антихриста и бла-бла-бла… – Зверь вспоминал Пустоту, пытался сжиться с ней и вместе с Пустотой вспоминал яд в низком, рычащем голосе, насмешливый изгиб черных губ, равнодушие под этой маской.
Равнодушие.
Равнодушие.
