Иначе закричите: «Ку-ка-ре-ку».
Последний куплет, будто дёрганье их за косички. «Не верьте взрослым парням, – говорили мы, – храните себя для нашей любви! Дайте немножечко времени, чтобы успеть доказать, как мы её достойны!»
Отбацав, Рубен заявил:
– Найдем струны, Санёк. Скажу Пашке, чтобы из Ставрополя привёз. Он там играет на чехословацкой электрогитаре и поёт по субботам на танцах в своём институте. Показывал фотки…
После обеда работать никому, кроме бабушки, не хотелось. Кум сыграл ещё на нижних ладах «Смерть клопа». А больше он ничего пока не умел. Мы посмотрели мой фильмоскоп, покопались в библиотеке. А когда наконец решили плотно заняться турчком, делать там уже было нечего. Елена Акимовна всё очистила своим волшебным растительным маслом. Глупо было бы – жить возле смолы и не уметь с ней бороться.
Короче, мы с кумом так и не накатались. Когда что-нибудь планируешь загодя, всегда получается пшик. Отвезли на турчке горячий обед деду в сторожку и там распрощались. Я вернулся домой пешком. Рубену предстоит то же самое. Как говорил дядька Ванька Погребняк, высаживая пацанов из кабины газона у самого железнодорожного переезда, «сколько дурак проедет – столько и пройдёт». Цепляется он за жизнь, хотя и на улицу давно не выходит.
Дома случилась беда. Сорвался с гвоздя мамкин портрет. Рамка рассыпалась, стекло вдребезги. Елена Акимовна с побелевшим лицом ползала на коленях по комнате, собирала в ведро осколки, крестилась на угол, где когда-то висела икона, и беззвучно шевелила губами.
Я и сам понимал, что примета хреновая. Особенно для людей старшего поколения. Только мистика тут ни при чём. Если здраво размышлять и следовать логике, каждой примете можно найти объяснение. По-моему, причиной всему резонанс. Когда на ремонтной яме тестировали очередной двигатель, в доме часами дрожали окна и стены. Но как эту мысль до бабушки донести, если глаза её застили слёзы? Только и слышно: «Ой, горе ж мне, горе!»
Нужных слов я не сыскал. Не было таковых в моём арсенале. А вот дельная мысль сама посетила голову: «Мужик ты, Санёк, или куча ветоши? Если к возвращению деда сделать как было…»
Дальше этого почему-то не думалось. Столько нахлынуло всякого-разного, что хоть садись и книгу пиши.
Пока выносил мусорное ведро, закапывал осколки под корнями акации, вспомнил, как через год дед сделает за меня деревянную копию АКМ для военно-спортивной игры «Зарница».
Я начал корпеть над своей доской на уроке труда. Перевёл на неё контуры автомата, сделал пару неровных запилов. На остальное времени не хватило. То пила занята, то карандаш, то рубанок, то переводная бумага. Я честно занимал очередь, но так и оставался последним. Не потому, что рохля, а так сложилось. Очередная новая школа, в которой я никого не знаю. Пацаны из нашего класса не ставят меня ни в грош. А как ты кому-нибудь морду набьёшь, чтобы утвердиться, если мамка твоя завуч?
Принёс я, короче, заготовку домой. К табуретке прижал левым коленом и шоркаю мелкой ножовкой, стараясь не съехать с линии. Всё подо мной ёрзает, всё неустойчиво, клинит пилу, а меня псих накрывает. Дед долго смотрел на эту порнуху. Не выдержала душа:
– Дай-ка, Сашка, сюда. Смотри и учись. Ремесло на плечах не носить.
Вот никогда раньше не думал, что работать можно красиво.
Дед вооружился лучковой пилой с верёвочной тетивой, топором, рашпилем и стамеской. Пара запилов, точный удар – и вот она, почти готовая рукоятка моего автомата. На всё про всё – пятнадцать минут делов. От доски отсекалось лишнее, наращивались детали: мушка, обойма, прицельная планка. Потом в дело пошла олифа. И не просто олифа, а пополам с растворителем. После такой пропитки все заусеницы становятся дыбом в ожидании наждачной бумаги.
