— Нам нужно идти. Можем говорить по пути. Вы меня понимаете?
Отец кивает, но не соглашается:
— Вам нужно остановиться и отдохнуть.
Я повторяю команду:
— Нет. Нам нужно идти. — И затем начинаю бомбардировать их вопросами: — Кто — «они»? Кто вам сказал, что я тут? У вас есть с собой телефон? Он здесь работает?
Семейство трусит следом, стараясь нагнать меня. Отец отвечает:
— На стоянке полиция. Они сказали нам, чтобы мы смотрели в оба, вдруг вы там.
— У вас есть телефон? — снова спрашиваю я.
Нет, у них нет телефона. У отца на шее висит GPS.
— Можете мне сказать, как далеко еще до парковки? — спрашиваю.
— Ну… километра три.
О господи, как так? Я проверяю карту. На карте все кажется гораздо ближе, как будто мы в полутора километрах от того места, где тропа покидает дно каньона, и еще полтора нужно пройти вверх по склону.
— Вы уверены?
Он показывает мне экран GPS. Маршрут размечен, на экране видно, что мы сейчас в 2,91 километра от начала тропы и ниже его на 220 метров. Подъем будет самой ужасной частью пути. Я предчувствую напряжение, которое несет с собой подъем через трехметровые песчаные наносы, где тропа срезает углы извилистой промоины. Я начинаю сомневаться, что доберусь до начала тропы. Может быть, все дело в том, что я уже понял: меня ждут спасатели и что они могли бы прийти и забрать меня, — в любом случае, такое ощущение, что мое тело сдается. Я потерял слишком много крови. Даже небольшие препятствия требуют от меня невероятных усилий и заставляют мое сердце биться на верхнем пределе.
Продумывая последовательность событий, которые быстрее всего приведут меня к квалифицированной медицинской помощи, я спрашиваю туристов, как их зовут, чтобы потом попросить их кое о чем.
— Я Эрик, а это Моника и Энди, — отвечает отец семейства. — Наша фамилия Мейер, мы из Голландии.
Это объясняет и акцент, и отличный английский. Я еще не слышал, как говорят Моника и Энди, но могу спокойно предположить, что английский у них не хуже, чем у Эрика.
— Так, Эрик. Вы все выглядите довольно спортивными. Нужно, чтобы один из вас побежал вперед и привел полицию.
Я уверен, что люди в начале тропы — не полицейские, но так он их сам назвал.
— Надо, чтобы они прислали сюда носилки и людей, которые меня вынесут. Вряд ли я могу сам выбраться. Сделаете?
— Моника может сбегать — она быстро бегает.
Все еще на ходу я смотрю на его жену, и она кивает.
— Вы понимаете, что мне нужно? — спрашиваю я.
— Да, носилки и…
Я перебиваю ее:
— Подождите. У полиции есть рации и телефоны? — Взрослые кивают. — Хорошо, надо попросить их вызвать вертолет.
Почему я не подумал об этом первым делом, не знаю, может, из-за усталости, но вертолет, несомненно, будет гораздо лучше, чем команда с носилками. Все, что мне останется сделать, это добраться до такого места, где вертолет сможет приземлиться, и ждать. Я думаю, мне это удастся. Я смотрю на Монику:
— Пожалуйста, идите сейчас же, быстрее.
[Следующий абзац из письма Эрика Мейера, это его пересказ событий после нашей незапланированной встречи.]
В четверг, 1 мая наша семья [моя жена Моника, наш сын Энди и я, Эрик Мейер] отправилась в запланированное путешествие в каньон Хорсшу в отдаленной части национального парка Каньонлендс в Юте. В начале тропы к нам подошел рейнджер и рассказал о машине, которая припаркована в этой части каньона уже несколько дней, и что, возможно, ее владелец потерялся в каньоне. Мы в шутку пообещали ему смотреть в оба и постараться найти пропавшего.
Мы прошли 3,7 мили до Большой галереи (наскальная роспись индейцев), сделали несколько снимков и отправились обратно. Вдруг мы услышали какой-то шум, а затем и голос, который кричал: «Помогите, мне нужна помощь!»
Моника и я тут же поняли, что это, должно быть, пропавший человек. Не мы его нашли — он нас нашел! Немного неуверенно, но довольно быстро он подошел ближе, и мы увидели, что правая сторона его тела вся в крови.
Рука, а точнее, то, что от нее осталось, висела в самодельном слинге. Мы побежали к нему, он четко произнес: «Привет, меня зовут Арон. В субботу меня придавило камнем. Я застрял там на пять дней без воды и пищи. Четыре часа назад я отрезал себе руку, мне нужна медицинская помощь. Мне нужен вертолет».
Мы решили, что жена и сын попробуют выбраться из каньона как можно быстрее, чтобы позвать на помощь, а я остался с Ароном, чтобы двигаться вместе с ним в том же направлении, давать ему еду и воду и поддерживать морально. Арон попросил меня понести его рюкзак. Мы все время разговаривали, и я пытался выяснить как можно больше о том, что с ним будет дальше. Было очень важно как можно скорее доставить его из узкой части каньона Хорсшу в более широкое место рядом с парковкой, туда, где мог бы приземлиться вертолет.
Как только Моника срывается с места, Энди бежит за ней. Я чуть было не попросил мальчика остаться с нами, чтобы Моника могла бежать быстрее, но еще раньше мне приходит мысль попросить у Эрика воды и еды. Он задумывается, зовет Монику, та останавливается.
— У нас осталось немного печенья «Орео», но они у Моники, — объясняет мне Эрик и кричит жене, чтобы вынула печенье к тому времени, как мы ее нагоним.
Моника передает нам прозрачную пластиковую упаковку из-под пятнадцати печенек, извиняется за то, что они с Энди съели уже большую часть, разворачивается и убегает вместе с сыном.
В пакете осталось всего две штуки, но они посланы небесами, я уничтожаю их в два чавка, делая паузу после первого, чтобы отвернуть пробку на бутылке и запить печенье водой с головастиками. После того как я, громко жуя, доедаю второе печенье, Эрик вручает мне нетронутую полулитровую бутылку с дистиллированной родниковой водой. Она не такая вкусная, как вода из лужи под Большим сбросом, но существенно чище той песчаной жижи, которую я несу сейчас в бутылке. Я благодарю Эрика за воду и прошу, по возможности, понести мой рюкзак. Эрик отвечает: «Да, конечно», и я скидываю рюкзак с плеч, облегчив себе нагрузку на несколько килограммов.
Эрик продолжает беседовать со мной и задает вопросы о том, что случилось. Я пытаюсь снова идти с водой во рту, но каждый раз, когда я отвечаю на один из его вопросов, воду приходится глотать. Когда я заканчиваю говорить — отвечать я стараюсь как можно короче, — я набираю в рот еще пару глотков воды и держу ее там. После полудюжины вопросов я даю Эрику понять, что мне нужно перестать разговаривать и сосредоточиться на ходьбе.
Минут через пять после того, как Моника и Энди уходят от нас во второй раз, мы встречаем еще одного путешественника, мужчину лет сорока с небольшим. Он движется нам навстречу с пожилой женщиной, вероятно с матерью. Мужчина спрашивает, нужна ли нам какая-нибудь помощь, и я отвечаю вопросом на вопрос: «У вас есть мобильный телефон или спутниковый?» Телефона у него нет, но он, оказывается, медик. Чувствуя облегчение оттого, что встретил человека, чьи познания в медицине превосходят мое скудное самообразование, полученное самотеком во время поисково-спасательных операций, я прошу его присоединиться к нам. Женщина продолжает идти вперед одна; мужчина представляется Уэйном, и я тщательно расспрашиваю его, дабы удостовериться: я делаю все в данный момент возможное, чтобы помочь себе. Мы вместе идем через бесконечные заросли тамариска, которые хлещут меня по руке и лицу, и я задаю вопрос за вопросом, например: «Это ничего, что я ем?» («Если вас от этого не рвет, все в порядке») и «Нужно ли беспокоиться о том, что я пью слишком много воды?» («Если вас от этого не рвет, все будет в порядке»).
