— Искренность — это миф, придуманный лжецами, — не оборачиваясь, произнес Лайонел. — Прощай!
— Поверить не могу! — зло крикнул Йоро. — Я мечтал об этом дне много лет, а ты все преподнес, как будто я тебе просто надоел и ты меня выгоняешь!
Лайонел не обернулся, а, прежде чем выйти из комнаты, попросил:
— Постарайся не попасть под машину и не драться с собаками.
«Ты будешь по мне скучать?» — донесся до него уже из-за двери вопрос. Ответить было так просто, всего какое-то одно слово, вмиг способное создать что-то новое или разрушить старое.
Молодой человек быстро направился на второй этаж. Старое, каким бы оно ни стало теперь, следовало забыть, а для нового требовалось слишком много самоотдачи.
В спальне Лайонел снял испачканную кровью верхнюю одежду, скинул ботинки и рухнул на широкую низкую кровать.
До рассвета оставалось еще четыре с половиной часа. После восьми дней без сна обычно стоило только вытянуться в горизонтальном положении, как глаза сами собой закрывались, тело расслаблялось, а тысячи мыслей, теряя стремительность, замедляли ход. Ничего подобного не произошло. Сон не шел, в ушах звучал нежный девичий голос, перед мысленным взором то и дело появлялись серые глаза, бледное лицо, обрамленное пушистыми кудрями.
— Проклятие, — процедил сквозь зубы Лайонел, садясь на кровати и обхватывая голову руками. В последний и единственный раз мысли о женщине мешали ему спать семь лет назад, когда встретил в Париже Анжелику. Он возжелал ее с первого взгляда, мельком увидев на балу в объятиях своего приятеля Феррана. Мысли о ее идеальном теле, прекрасном лице два дня сводили с ума.
Лайонел вздохнул.
На третий день он не выдержал, явился к восхитительной незнакомке и соблазнил. Интерес после первой же ночи иссяк, вернулся сон, и мысли уравновесились. Анжелика пожелала поехать вместе в Петербург.
А Ферран, многие годы добивавшийся расположения девушки, долгое время потом был в обиде.
Молодой человек поднялся и прошелся по комнате.
Анжелика — единственная женщина, на которую он не мог налюбоваться, но даже она не занимала его помыслов с той же настойчивостью, с какой в них появлялась рыжая девица, похитившая покой брата и с легкостью разломавшая хрупкий мир в их семье, создаваемый столетиями.
В кармане завибрировал сотовый. Лайонел раздраженно его отключил. Странное ощущение, разрастающееся подобно оползню внутри, приводило в ярость. Собственные мысли ужасали. Увлечение Анжеликой, пронизанное острым желанием обладать красивым телом, отличалось от его нового интереса. Тогда, семь лет назад, все было просто и понятно, он представлял прекрасную девушку в своей постели, и образы эти неимоверно мешали. Катю он видел иначе. Мысли о ней не сводились к одной постели, а были необыкновенно разнообразными и пугающе глубокими. Так он думал лишь о Вильяме, иногда о лучшем друге, чуть реже о Йоро, Ксане — о самых близких.
Лайонел с грохотом отодвинул дверцу шкафа и сорвал с вешалки чистую рубашку.
Спустя пять минут он выехал на машине со двора и на огромной скорости пронесся по длинной улице. До лаборатории Венедикта, куда ученый зазывал его уже целую неделю, молодой человек доехал за семьдесят одну секунду. В подвал старого четырехэтажного жилого дома, наглухо закрытый железной дверью, впустила внучка Венедикта — двенадцатилетняя Кира. Лайонел приветливо ей кивнул. Девочка с белыми волосами, одетая в бледно-розовую сорочку до пят, как всегда бывало в его визиты, пристально уставилась на него. По-детски наивные фиалковые глаза под снежными ресницами расширились. Маленькие, тоненькие ручки обессиленно упали вдоль худенького тела, и пальцы вцепились в ткань сорочки.
Лайонел озадаченно приподнял брови, надеясь, что маленькая вампирша что-нибудь скажет, но та молчала. За шестьдесят шесть лет, которые он знал эту девочку, она разговаривала при нем не больше десяти раз. Венедикт держал внучку вдали от общества, считая его влияние пагубным для юной души. Но насколько молодой человек знал, Кира и при жизни не отличалась общительностью — ее считали странной. По рассказам некоторых вампиров, в блокаду Ленинграда девочка ходила по городу за руку с дедом, единственным человеком, уцелевшим из всей ее семьи, и показывала места, куда упадут бомбы.
— Венедикт тут? — спросил Лайонел, ощущая себя неуютно под взглядом фиалковых глаз.
Кира сделала к нему несмелый шажок, вытянула руку и мизинчиком прикоснулась к его руке. На миг лицо ее исказилось от страха, затем она быстро отступила.
Молодой человек досадливо поморщился и двинулся по коридору.
— Поле! — неожиданно выкрикнула ему вслед девочка.
Лайонел обернулся.
— Прости?
— Поле, — повторила она, — снежное поле. Вам нужно туда.
— Кира! — раздался окрик Венедикта. Появился он сам. В белом халате, с длинными лохматыми седыми волосами и стеклянной колбой, зажатой в ладони. — Прочь, глупая девчонка! Пошла вон!
— Дедушка, — прошептала девочка, прижимая кулачки к груди. — Предательство, дедушка.
— Убирайся! — не своим голосом заорал Венедикт и замахнулся, как будто хотел ударить ее.
Внучка убежала, а старик скороговоркой произнес:
— Сама не знает, что мелет! Ребенок, чего с нее взять! Идем, я покажу тебе кое-что…
Лайонел зашагал по извилистому коридору за Венедиктом. Старик никогда прежде не кричал на девчонку.
Вскоре они пришли в чистую белую комнату с холодильниками и шкафами вдоль стен, где на полках стояли в банках человеческие органы.
— Сейчас-сейчас, — забормотал Венедикт, распахивая один из холодильников и вынимая из него две литровые банки крови.
Лайонел присел на табурет перед длинным стеклянным столом. Ученый наполнил бокал. Руки его дрожали, когда он протягивал его молодому человеку.
— Я создал новый сорт.
— Надеюсь, он будет лучше, чем прошлый, — снисходительно улыбнулся Лайонел, принимая из рук старика бокал с кровью.
Венедикт тоже улыбнулся.
Молодой человек отпил и, задумчиво наклонив голову набок, облизнул губы.
— Ну как? — взволнованно поинтересовался старик.
— Знаешь, очень похоже, но что-то не то… — Лайонел отодвинул бокал. — Думаю, нужно еще поработать.
— Подожди, не уходи. — Венедикт взял вторую банку и налил из нее кровь в чистый бокал. — Попробуй!
Лайонел отхлебнул, сполоснул рот и, сморщившись, проглотил.
— Гадость.
Ученый устало опустился на табуретку и, взглянув в холодные глаза гостя, промолвил:
— Это не клонированная кровь, Лайонел, ни та, ни эта. — Венедикт подпер косматую голову рукой. — Объяснишь, чем я тут занимаюсь?
Лайонел нахмурился, откровенный разговор не входил в его планы, но все-таки он сказал:
