Холодные пальцы ледяными бурами впились мне в затылок, заставив истошно взвыть. Сила мощной волной поднялась, закипела во мне, однако Сирена именно этого и ждала, чтобы воспользоваться моей неопытностью и глупостью. Ее холодная отравляющая магическая сила смешивалась с моей, готовя чудовищную смесь для единственного значимого для Странницы противника – для Ноилина… Но она просчиталась.
Глаза мои заволокло злыми слезами, я извивалась под пальцами Сирены и пыталась достать ее хотя бы ногтями… Я не видела, что творилось вокруг. Я заметила лишь чудовищную вспышку света, и она ослепила меня. Затем был грохот. Затем – нестерпимый плавящий жар. Удар.
А потом все исчезло.
Часть пятая
Возвращение
Деревянный, обшитый почерневшими от времени и копоти толстыми досками потолок мерно покачивался над моей головой. Да и постель, признаться, тоже.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, где я. На корабле. В довольно большой и просторной каюте, которую от моей расположенной у стены постели отделяет небрежно повешенная цветастая занавеска. День клонится к вечеру – я видела, как на противоположной стене вверх-вниз прыгает огненно-алый солнечный зайчик. Огонь…
Внезапно я все вспомнила. Пещеру, взрыв, Сирену… Ноилина.
– Создатель, я ведь чуть не убила его! – с дрожью в голосе ахнула я.
– Но не убила, – ответил ровный спокойный голос.
Я резко отдернула занавеску.
Ноилин сидел за маленьким столиком в дальнем углу каюты и что-то писал. Мое пробуждение не оторвало его от дела, он дописал еще несколько слов, отложил перо в сторону, посыпал бумагу песком, сдул его, сложил письмо вчетверо и засунул в шкатулку. Только после этого он встал и подошел ко мне.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – поспешно ответила я, натягивая одеяло до подбородка. Едва он спросил, как я ощутила и тошноту, и головную боль, и ноющую, словно саднящую кожу на правой стороне лица, ключице и плече. Но мне не понравился взгляд Ноилина – отстраненный, холодный и взыскательный. Такой бывает у лекарей. Они скорбно опускают очи, заявив о безвременной кончине пациента, и спешат к следующему, еще живому, еще требующему их внимания.
– Я не помню…, – сказала я и голос мой прозвучал неприлично жалобно, – Я не помню, как здесь оказалась. И что со мной?
– Спи, – сдержанно и бесстрастно произнес он и коснулся пальцами моего лба, – Тебе еще нужно спать. Ты еще не готова.
К чему? – хотела спросить я, но не успела.
Когда я проснулась в следующий раз, было утро. Не раннее рассветное утро, но полное солнечного блеска. И чувствовала я себя куда лучше и бодрее. Голова, правда, еще сильно кружилась и тошнота не отступала, но саднящая боль на щеке почти прошла…
Вот тогда я это и обнаружила. Когда потерла рукой щеку.
На правой щеке моей бугрился болезненный еще рубец. Пальцы мои скользнули вверх и коснулись предательски коротко остриженных волос… Я охнула и коротко всхлипнула, не веря собственным ощущениям… И глазам: мое плечо от ключицы до локтя было покрыто болезненной бугристой коркой шрамов от почти заживших ожогов…
Есть где-нибудь здесь зеркало? Да где это проклятое зеркало?
Зеркало я так и не нашла, хотя искала безжалостно и грубо – разбрасывая чужие вещи по всей каюте. Зато нашла серебряную сухарницу – ее отполированный до блеска бок искажал отражение, однако скрыть мое уродство не мог: от внешнего уголка правого моего глаза через всю щеку и шею кожу обезобразил красный еще ожог, и это месиво бугристых шрамов нельзя будет скрыть никакими пудрами, платьями и вуалями. Волосы мои обгорели, от их роскошной тяжести осталось всего на ладонь длины, а у правого виска их не было вовсе… Брови мои были сожжены, на носу сверкало красное пятно… Пока я безуспешно пыталась совладать с ужасом и подступающими к горлу рыданиями, звук шагов человека, спускающегося по лестнице, заставил меня замереть. Шаги приближались.
Я отшвырнула сухарницу, юркнула за занавеску и спряталась там. Что, впрочем, было совершенно глупым и бесполезным.
– Кэсси.
Молчание. Боюсь, произнести хоть слово было выше моих сил.
– Кэсси, – бесконечное терпение в голосе, – Ожоги можно вылечить. Шрамов у тебя не будет. Их нельзя залечивать сразу, только постепенно. И волосы отрастут.
Если он сейчас не уберется, я разрыдаюсь в голос.
– Да, конечно. Бесконечно благодарна за Вашу доброту и заботу, – с подступающими слезами, цедя каждое слово, говорю я, – А сейчас не могли бы Вы убр… оставить меня в покое?
Скрип двери. Медленные шаги по лестнице. Наконец-то можно устроить истерику…
Выйти из-за занавески я смогла только к середине следующего дня. Меня никто не беспокоил в моей-чужой каюте, только корабельный мальчишка приносил и ставил на стол подносы с едой. От любопытства у него горели глаза, однако расспрашивать меня смелости мальцу не хватило.
Ноилин заглядывал в каюту не раз и не два, вроде как по делам – письма написать, книгу прихватить, но я малодушно пряталась за занавеской и делала вид, что не замечаю его прихода. Однажды он предложил осмотреть мои раны… я резко отказалась. У меня еще не хватало сил посмотреть ему в лицо и увидеть там жалость и снисхождение. Меня все еще охватывал ужас, что он видит меня такую – обезображенную и страшную.
Я должна была ему поверить, что шрамы исчезнут. Должна. Вот только призрак уродства лишал меня присутствия духа и тех крох благоразумия, которые еще во мне оставались. Я не была красивой, но считала себя вполне привлекательной, чтобы не обращать внимание на такие пустяки, как внешность… Оказалось, это было верно лишь до того момента, как мое лицо оказалось изуродованным, а волосы сожжены. Я стыдилась своего вида, очень стыдилась.
Кто-то оставил для меня одежду, старомодную и явно долго пролежавшую в сундуках – от нее слегка тянуло застарелым ароматом веточек лаванды. Тонкая льняная рубаха пожелтела и покрылась пятнами на сгибах; полотнище темно-зеленого платья без рукавов немного выцвело в середине, зато оставалось насыщенным у швов. По низу платье украшала незатейливо, но что очень тщательно сработанная вышивка – это вызвало у меня тоскливую боль в сердце… На стопке с одеждой лежала тонкая шелковая шаль, искусно расписанная цветами и птицами – вещь дорогая и совсем не вяжущаяся с старомодным нарядом из сундука, но я не задумывалась о том, откуда она взялась. Я только мысленно поблагодарила человека – кем бы он ни был – сделавшего мне такой роскошный подарок: решимости выйти на люди с непокрытой головой у меня пока не было. И все-таки я вышла. Спотыкаясь на каждом шагу, бледнея от одной только мысли о встрече с любым человеком, безрезультатно унимая оглушительный стук сердца. Вот ведь смешно, идя на Сирену, я и то так не боялась…
Голову я чуть ли не до глаз закутала шалью, однако на меня все равно косились, правда, только украдкой. Пассажиров, если они и были, я не заметила, а корабельная команда отнеслась к моему появлению с любопытством, но спокойно, учтиво и без насмешек.
