Дети Наджибы унаследовали ее тонкие черты и мягкий характер, а от Хамида им досталась лишь неугомонность. Я смотрю, как они карабкаются на горку в парке и хохочут, скатываясь вниз. Самира чувствует себя слишком взрослой, чтобы с ними играть. Она уже почти молодая женщина, а на детских площадках лишь пряталась от дождя по ночам. Я думаю о том, вспоминает ли она это, когда смотрит на детей на качелях.
Самира уже разговаривает. Пока лишь короткими предложениями, но она явно выздоравливает. Как и я, она ждет Салима. Я знаю, что, увидев его, она обретет себя и станет здоровым, полноценным человеком.
Азиз боится отходить далеко. Он смотрит со стороны, как играют другие дети, и повторяет их действия. Ножки его окрепли и без труда выдерживают вес моего малыша. Он еще худой, но уже улыбается. У него розовые губы, а глаза сияют так, что к моим глазам подступают слезы. Спасибо Тебе, Господи. Спасибо!
Что-то подсказывает мне, что Салим близко. Я по-прежнему жду его, и мне кажется, что это и означает быть матерью, разве нет? Сначала ждешь момента, когда округлившийся живот будет готов дать жизнь, потом лунными ночами ловишь каждый звук, потом ждешь, пока тебя позовут сквозь уличный шум, громкую музыку и поток проносящихся машин. Смотришь на каждую дверь, каждый телефон, каждый приближающийся силуэт и чувствуешь окрыление, когда мелькает тень шанса снова стать матерью.
Сегодня мне снился Салим. Он переплывал сверкающее на солнце голубое море, покрытое рябью. Теплый ветерок умывал его лицо соленой водяной пылью. Повсюду была вода, и Салим мягко скользил в ней, рассекая море спокойными, сильными движениями, словно там и родился. Издалека я видела его улыбку – шаловливую и радостную улыбку мальчика, нашедшего дорогу домой.
Хороший сон для матери. Я проснулась, полная надежды. Спасибо Господу за воду, ведь вода – это рошани, вода – это свет.
Салим
56
– И скольких поймали? Их били?
– Не знаю. Может, пятьдесят-шестьдесят. И неизвестно, что с ними стало на том конце туннеля.
Наступило утро. Салим уже второй раз пересказывал Ажмалю все, что видел. Он уже отчитался обо всем ночью, но Ажмаль хотел услышать это снова при свете дня.
– Я так и знал, что это плохой план, – покачал головой Ажмаль, – если бы я пошел, то и меня поймали бы. Не везет мне с полицией.
– Но разве мы в лучшем положении? Посмотри, как мы живем. И сколько еще продержимся здесь? Люди болеют. Город хочет, чтобы «Джунгли» исчезли. Даже работники Красного Креста говорят, что скоро начнутся проблемы.
– А куда мы пойдем, Салим? У нас нет документов. Нет денег.
Ажмаль сидел на полу, прижав колени к груди.
– Если бы я знал, как здесь обстоят дела, может, и не уехал бы из Афганистана. Может, лучше умереть на своей земле. А то нас отовсюду гонят, словно бродячих собак.
Эта же мысль пришла и в голову Салиму, но он быстро прогнал ее.
– Ты говоришь, как седые старики. Мы должны были уехать. Если не строить планов на завтрашний день, он не настанет.
Ажмаль поднял голову. В голосе Салима звучала удивительная уверенность.
Через час поднялся какой-то шум. Ажмаль и Салим вышли и увидели перед лагерем толпу молодых французов. Одни что-то скандировали, другие потрясали кулаками или плакатами «Нет границам!», «Нет тюрьмам для иммигрантов!», «За права человека!».
– Ты только посмотри на них! – воскликнул Ажмаль.
Там было около сотни людей, мужчин и женщин, и по крайней мере тридцать одетых в строгую черную форму и каски полицейских. Они пытались окружить толпу и взять происходящее под контроль. Странная сложилась ситуация: полицейские приехали сюда из-за участников акции протеста, а те – из-за лагеря.
– Их народ поддерживает нас!
Однако Салим, глядя на толпу, видел кое-что еще. Казалось, эти люди что-то знают. Может быть, им что-то сообщили. Он смотрел, как по двое-трое подходили все новые и новые активисты.
– Ажмаль, все это плохо закончится. Нам нужно убираться отсюда.
– Сейчас? Мы же только что обрели сотни новых друзей! Бьюсь об заклад, все будет хорошо, просто нужно подождать.
– Я не хочу ждать. Что бы ни произошло дальше, мы окажемся в ловушке. Точно как в Афганистане.
– Может, нам осесть где-то в городе, как другие парни, – вздохнул Ажмаль.
– Нет. Думаю, нам нужно бежать к туннелю.
– К туннелю? Ты в своем уме?
– Понимаю… Но посмотри, где сейчас все полицейские. Здесь! Они думают, что после сегодняшней ночи никто туда не сунется.
Ажмаль был не таким отчаянным, как Салим. Об этом говорило его молчание.
– Слушай, Ажмаль, я думал об этом. Есть два входа в туннель. Все пошли в тот, что для легковушек и грузовиков. Но есть еще один.
– Тот, что для поездов?
– Да.
– Это верная смерть. Некоторые пытались запрыгнуть на проходящий поезд. Их убило током. А знаешь, как быстро мчатся там поезда? Если попадешь под колеса, мама родная не узнает.
– Я думаю, стоит попытаться. Проломы в ограждении еще не заделали. Можно сходить посмотреть. Другого способа я не вижу. На грузовик пробраться практически невозможно. И корабли хорошо охраняют. Здесь не так, как в других портах. Я попробую пройти по туннелю вдоль путей.
Ажмаль глубоко вздохнул.
– Когда ты хочешь выходить?
– Сегодня вечером, на закате. Под прикрытием темноты.
Ажмаль долго обдумывал слова Салима, но наконец кивнул.
– Думаю, самое время помолиться.
Салим и Ажмаль совершили омовение у крана, питавшего лагерь вялой струйкой воды. Они умылись и прочистили места за ушами, прополоскали рты и носы, сполоснули локти, ноги и между ногами.
Юноши стояли плечом к плечу. От привычных движений становилось легче, словно в холодную ночь тебе на плечи накинули одеяло. Салим в моменты крайнего отчаяния верил в силу молитвы и надеялся, что и Ажмаль поверит.
Когда настал вечер, Салим и Ажмаль ничего никому не сказали. Они собрали всю еду, какую смогли найти, и рассовали ее по карманам: предстояло пройти пятьдесят километров вдоль железнодорожных путей, поэтому каждый кусок имел значение. По тропе они выбрались из «Джунглей». Активисты по-прежнему ходили со своими плакатами. Салим не мог разобрать, что они скандируют, и не смотрел в их сторону. Казалось, что бежать пока не от чего, но обстановка накалялась.
Они подошли ко входу в туннель, и Салим провел Ажмаля через брешь в ограждении. Власти то ли пока не нашли ее, то ли не успели залатать. Они затаились под деревьями и огляделись в поисках охраны. Никого не было видно, зато потоком шли машины. Еще не совсем стемнело, поэтому они решили подождать. Спешка не имела смысла.
Через час, когда от солнца остался только лиловый отблеск на горизонте, они сползли по насыпи и осторожно прокрались к железнодорожным путям, стараясь держаться подальше от рельсов.
