Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Они насторожились, когда Максютов поставил перед нами еще и теперь кажущуюся фантастической задачу: научиться управлять Монстром. По мере изучения ими материалов наших исследований их настороженность росла, пока не перетекла в иное качество – панический испуг. До коленной дрожи, до хлюпанья в подмышках… Когда они поняли, что в руки Максютову может попасть отмычка, им пришлось принимать решение. И они его приняли.
Стереть. Чтобы и памяти не осталось. Убрать. Уничтожить.
Не Максютова – отмычку. Зарвавшегося генерал-лейтенанта можно окоротить потом, когда некуда будет спешить. Дождаться удобного случая и выставить на пенсию. С почестями.
Все так просто.
Кого на пенсию, кого в никуда.
В парке Штукин предпочел усыпить нас, чтобы не мотаться по Москве с трупами и избежать случайностей с живыми. Ведь я мог бы что-то понять или почувствовать. В сущности, моя легенда-экспромт об отце, сбежавшем с дочерью неведомо куда, как нельзя лучше прикрыла бы ликвидацию. Не удивлюсь, если и любовника Маше подсунули… хотя это ее нисколько не извиняет. Нет ничего гнуснее предательства – кому это понять до конца, до глубинного смысла, как не тому, кто стал предателем сам? Мне, например. Возможно, когда-нибудь не скоро наши с дочерью останки случайно обнаружили бы в коллекторном стоке, а теперь – шиш. Не выгорело. Теперь в упомянутом стоке обнаружат Штукина и скорохватов. Счастливого вам плавания, ребята. Мне нисколько не жаль вас. Вы честно работали на Первого Шефа, как я работал на Максютова, и вы получили свою награду, как получил ее и я. Разница между нами лишь в том, что вы уже испили свою чашу, а я только пригубил. Но ведь выпью до дна, не правда ли?
Куда я денусь.
Только сейчас, подумав о чаше, я обнаружил, что зверски хочу пить. Как после наркоза. Хотя в некотором смысле так оно и есть.
– Воды никакой нет?
По-прежнему не оборачиваясь, Гурген протянул мне непочатую пластиковую бутылку, и я, лихорадочно свинтив колпачок, надолго присосался к горлышку. Вода оказалась в меру охлажденной, как раз то, что надо. Уф-ф… Живу! Жаль только, что не нарзан, а продукт какого-то очередного «святого источника», по вкусу вроде дистиллята… Стало быть, приобщился к святости.
Обратно бутылку Гурген не взял:
– Оставьте себе. Могу поспорить, вам еще захочется.
– Спасибо, Гурген, – сказал я. – За меня и за дочь.
– Наконец-то, – усмехнулся он. – Странно вы соображаете, Алексей Сергеевич: то медленно, то быстро… А, ладно, пустое. Еще ничего не кончено. Думаю, провал ими уже обнаружен, так что сюрпризы в аэропорту вполне возможны.
– И даже раньше.
– Вряд ли. Уже подъезжаем.
– Между прочим, – сказал я, – за нами «хвост».
– С чего вы взяли? – Гурген насторожился.
– Взгляните назад. Темно-зеленый «БМВ».
– А! – одобрительно произнес он. – Заметили? Не волнуйтесь, это наше прикрытие. Дай бог, чтобы оно нам не понадобилось.
Ничего не скажешь, Максютов постарался как следует обеспечить операцию. Такую с виду простенькую…
И до зареза необходимую Максютову.
«И что дальше?» – спрашивал я его, когда мы почти так же неслись по шоссе к аэродрому – несколько часов или вечность назад?
Максютов не любит лгать. Он прекрасно умеет недоговаривать и часто пользуется этим для пользы дела и своей, но прямая подтасовка плохо ему удается, хотя технически он выполняет ее безукоризненно.
Он лгал мне.
Я это чувствовал.
Знал.
«Будем считать прошедшее недоразумением, Алеша. Носорог тебя подставил, Носорог тебя и прикроет. Ты останешься в органах. Пойми, я еще могу сделать вид, что все так и задумывалось, и мне поверят…»
Кто поверит ему? Я – не верю.
А только нет у нас сейчас иной палочки-выручалочки, нежели Максютов. По крайней мере он даст нам шанс выжить, и из всех шансов этот самый реальный. Прости меня, Настя. Прости за то, что я не выбросился из окна нашей квартиры, ибо мы опасны или ценны только вдвоем. Прости за то, что во мне взыграла глупая гордость: покончить с собой, обнаружив измену жены, значило показаться смешным и жалким. Прости за то, что я все еще хочу жить…
Наверно, я не смогу убить себя, пока у нас с тобой останется шанс, пусть маленький. Меня так учили, я так устроен.
Хватит! Не хочу копаться в себе. Надоело. Для окапывания цветущих яблонь моей души существует пещера Нирваны, для ассенизационных работ – колодец Великой Скорби…
Я скорее почувствовал, чем услышал движение на переднем сиденье справа.
– Она просыпается?
– Да, – сказал Гурген.
– Остановите машину!
– Не могу. Лучше я опущу спинку, а вы позаботьтесь о девочке сами. Черт… Не вовремя. Если ее начнет тошнить – в аптечке есть салфетки.
Я отодвинулся – движения мне давались уже легче, – и Гурген опустил спинку сиденья. Настька застонала и заворочалась. Дурман, отключивший ее бедный неразвитый мозг, медленно отступал. Щеки были перемазаны шоколадом, никто не удосужился их вытереть. Нить шоколадной слюны засохла на подбородке.
Все будет в порядке, родная, все будет в порядке…
Последние минуты на шоссе показались мне растянутыми на часы. Мне представлялось, что машина ползет едва-едва, хотя Гурген сбросил скорость от силы до восьмидесяти. Не знаю, сумел ли бы я сохранить хладнокровие и расчетливость, окажись я сейчас за рулем. У Гургена это хорошо получалось.
Давненько я не был в Домодедове, но и не много потерял. Все осталось как раньше: и самолет-памятник на площади перед аэровокзалом, и конечная станция электрички, и рев взлетающих над ней с двухминутными интервалами самолетов, и сама площадь, вечно запруженная людьми и машинами, снующими туда-сюда, как термиты в главной камере своего термитника. Шум, крики, суета. Спешащие пассажиры, бестолково мечущиеся встречающие, таксисты, попрошайки, цыгане… Вечное движение.
Темно-зеленая «бээмвэшка» припарковалась рядом с нами. По-моему, в ней находились всего два человека. А немного же вас, ребята…
Гурген выключил двигатель, заблокировал зажигание и нахлобучил на голову негнущуюся кепку-«аэродром».
– Ждите здесь и пореже мелькайте в окнах. Из машины нэ выхадыт. – Он «включил» кавказский акцент и перевоплощался на глазах. Я не удержался от улыбки – это выглядело забавно.
– Не сомневайтесь.
Он ввинтился в человеческий термитник и исчез из виду.
Нет, это наив какой-то. Явный экспромт с шансами пятьдесят на пятьдесят в самом лучшем случае. Никаких признаков тщательно спланированной операции. Окна незатемненные, нет даже занавесок – сиди, вернее, что еще глупее, лежи тут неизвестно сколько времени на виду у всякого любопытного. Хотя… может, на это и расчет? Хрестоматийны случаи замечательных экспромтов, а победителей не судят, Гургену это тоже известно.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
