Что же касается медицины, то многие ученые и врачи, с которыми мы познакомились, не внедряют альтернативные методы оптом, а применяют другой подход. Они хотят выявить подлинно активные ингредиенты этих методов (эмпатия, социальная поддержка, надежда) и уяснить, как встроить их в существующие схемы лечения.
Фундаментальные исследования необходимо продолжить, мы только начинаем постигать хитросплетение связей между мозгом и телом. Например, чрезвычайно интересно узнать, одинаково ли реагируют на стресс мужчины и женщины. Судя по уже имеющимся данным, мужчины чувствительнее к выполнению разного рода задач – счету в уме или публичному выступлению, тогда как женщины наиболее восприимчивы к межличностным проблемам – например, социальному отвержению{422}. «Мы очень разные животные», – заключает Элисса Эпель, сотрудница Калифорнийского университета в Сан-Франциско{423}. Ей хочется выяснить, не объяснит ли это, почему мужчины и женщины по-разному страдают от последствий стресса: мужчины больше подвержены сердечно-сосудистым заболеваниям и диабету, а женщины – тревожным расстройствам и депрессии.
И нам нужны новые клинические испытания, чтобы установить, что именно по-настоящему помогает пациентам в реальном мире. Даже в отношении наиболее изученной техники, памятования, еще надо проверить, к примеру, больше ли она помогает каким-то особым категориям лиц; насколько сопоставима с лучшими лекарственными препаратами для лечения разных заболеваний; ограничивается ли она психологическими эффектами, которые уменьшают биологическое действие стресса на организм и снижают риск развития заболеваний в дальнейшем, или выходит за рамки этих эффектов.
Впрочем, мы уже видели много примеров того, как исследователи достигают поразительных результатов, используя ряд описанных в этой книге принципов для изменения ухода за пациентами. Это Вики Джексон, беседующая с умирающими о сути хорошей жизни; это Тед Капчук, честно применяющий плацебо; Эльвира Ланг, меняющая манеру рентгенологов общаться с пациентами, и Гюнтер Хоффман, создающий виртуальные миры, которые вымывают боль. Все они сочетают холистическое лечение с придирчивым отношением к доказательствам. Всем удается уменьшить зависимость от лекарств и других физических вмешательств, одновременно улучшая исход.
Конечно, не счесть и других примеров, подробно описать которые я не смогла за неимением места. Джефф Слоэн, исследователь в области медико-санитарных дисциплин из клиники «Майо», что в Рочестере, штат Миннесота, хочет помочь врачам учитывать чувства пациентов, вместо того чтобы опираться сугубо на данные объективного исследования. В спешке это сделать нелегко. «В современном здравоохранении у врачей есть всего одна-три минуты на неподотчетное общение с пациентом, – говорит он. – Все остальное время плотно занято физическими мероприятиями или изучением лабораторных данных с обсуждением результатов»{424}.
Вот поэтому в клинике «Майо» всем онкологическим пациентам при поступлении задают три простых вопроса – им предлагают оценить по десятибалльной шкале боль, утомляемость и качество жизни. Слоэн говорит, что даже это нехитрое действие помогает врачам обращать внимание на проблемы, которые в ином случае были бы просмотрены. Качество жизни, например, может показаться расплывчатым психологическим показателем, однако бывает крайне важным для физического выживания. «Мы знаем, что если этот фактор оценивается в пять баллов и меньше, то риск смерти от рака удваивается», – говорит Слоэн{425}.
В Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии растущая сеть зданий под названием «Центры Мэгги» предлагает весьма необычный подход, который опять же опирается на переживания пациентов. Задуманные как места, куда онкологические больные могут обратиться за практической, эмоциональной и социальной поддержкой, они преследуют в качестве первоочередной цели «душевный подъем». Центры, созданные ведущими архитекторами (включая Фрэнка Гери и Заху Хадида), гостеприимны, уютны, красивы – прямая противоположность многим традиционным больницам. Посетители могут побеседовать с другими пациентами, проконсультироваться у медсестры или психолога, получить совет диетического и финансового толка или же просто посидеть с чашкой чая в саду.
Мне неизвестны рандомизированные проконтролированные испытания, в которых пациентов из Центров Мэгги сравнили бы с остальными. Но, как утверждает в «Британском медицинском журнале» один поборник, «если хоть в одном из этих зданий способствуют приятным и серьезным размышлениям со стороны хоть одного пользователя, дают побыть с друзьями и родными или внушают надежду и спокойствие, которых бы в противном случае не было, то достижения уже замечательны»{426}.
На этой ноте я бы с удовольствием заключила, что благодаря таким исследованиям и проектам мы наблюдаем революцию в медицине, в ходе которой скоро полностью осознаем значение сознания для здоровья и будем рассматривать человеческие аспекты лечения не как роскошь, а как главный, руководящий принцип улучшения исхода. К сожалению, шансы на это невелики.
Одним из препятствий является режим финансирования исследований: более трех четвертей клинических испытаний в США спонсируется фармацевтическими компаниями{427}, а они, естественно, не заинтересованы в подтверждении плюсов любого подхода к лечению, который сокращает потребность в их продукции. Таблетки и медицинские приборы куда привлекательнее в коммерческом смысле, чем гипнотерапия и биологическая обратная связь. Однако энтузиазм в отношении физических вмешательств выходит за рамки рынка: почти все государственные средства тоже идут на испытания традиционных лекарств. Так, годовой бюджет американских Национальных институтов здравоохранения (NIH) составляет около 30 миллиардов долларов, из которых на тестирование терапии сознания и тела расходуется менее 0,2 %{428}.
