Несколько секунд они молчали, разглядывая разношерстных прохожих — от пьянчужек до молодых мамаш, озабоченно толкавших коляски по пешеходной дорожке.
— Почему ты выбрал именно меня? — спросил наконец Фелипе. — Вряд ли я был тебе так уж нужен. Я и то в своем районе столько людей не знаю, сколько знаешь ты. И не так много я делал, чтобы получать от тебя по двадцатке в день.
— Слишком много друзей никогда не бывает, — ответил Ло Манто. — А тех, кому можешь доверять, вообще мало. Вот я и решил, что ты мне с любой стороны подходишь.
— Так ты продумываешь план, как нам покончить с этой бандой? — задал Фелипе очередной вопрос. — Или будешь придумывать, когда они в тебя палить начнут?
— Никаких «нам», — строго произнес Ло Манто. — Чтобы я тебя и близко не видел, когда начнутся соревнования по стрельбе. Я уже договорился с одним моим другом насчет того, где тебе пересидеть следующие два дня. В общем, будешь сидеть у него дома. Сам он старый и слепой, и у него есть злая собака. Надеюсь, вдвоем они тебя удержат на месте. Говорит он мало, но когда говорит, лучше его слушать внимательно.
— Самому–то мне можно хоть слово сказать? — осведомился Фелипе.
— Ни единого, — ответил Ло Манто. — Это как раз та часть моего плана, менять которую я не намерен. Так что больше говорить не о чем.
— Когда мне туда отправляться? — спросил Фелипе.
Он сидел, упершись лопатками в жесткую спинку скамейки и уставившись на бинт, которым все еще бы–ла обмотана его поврежденная рука. Подросток, как мог, пытался скрыть обуревавшие его чувства, зная, что, возможно, больше никогда не увидит Ло Манто, во всяком случае, живым. Всю жизнь он пытался ни с кем не сближаться, понимая, что в жизни на улице подобным эмоциям нет места. Безопаснее держаться от всех подальше, а дружеские отношения сводить к минимуму. Поступать наоборот было слишком рискованно. И он изо всех сил старался не привязываться к этому копу из Неаполя, рассматривать отношения между ними как чисто деловые и ни на шаг не выходить за эти рамки. Из собственного опыта Фелипе знал: на улице выживает тот, кто способен подавить в себе все чувства. Это помогает сохранить силы, сосредоточиться на главном, не обнаружить собственную уязвимость и не поддаться отчаянию. Он знал, что быть бездомным в любом городе, особенно таком безжалостном, как Нью—Йорк, лучше всего, превратившись в невидимку. Таким образом, значительно возрастают шансы, что тебя не убьют. Ло Манто перевернул в этой системе все вверх тормашками. С момента их первой встречи Фелипе понял, что отныне ему негде прятаться.
— На другом краю парка тебя дожидается машина, — сообщил Ло Манто. — Водитель привезет тебя в дом моего друга. Тебе там будет удобно и безопасно.
— Где живет этот твой друг? — спросил Фелипе. — Я этот район знаю?
— Он живет в Гарлеме, — ответил Ло Манто, вставая и направляясь к выходу из парка на Ист–сайд. — Очень похоже на Восточный Бронкс, только музыка лучше. Но это только в том случае, если он позволит тебе ее слушать.
— Отчего бы тебе просто не запереть меня в кутузке? — недовольно проворчал Фелипе. — Там мне было бы куда веселее, чем с твоим приятелем. И собака бы меня там не загрызла.
Ло Манто вытащил из кармана куртки пачку жвачки и предложил пластинку Фелипе. Мальчишка вытащил две и сунул в передний карман штанов.
— В тюрьму любой дурак попасть может, — веско произнес Ло Манто. — В мире нет ничего проще. А мне нужно, чтобы ты туда не попал. И, надеюсь, я еще успею удостовериться, что у меня это получилось.
— Ладно уж, уживусь как–нибудь с твоим другом, — пообещал Фелипе. — У тебя и в самом деле собственных дел хватает. Так что насчет меня больше не волнуйся, не трать времени попусту.
— Ты мне друг, Фелипе, — проговорил Ло Манто. — А волноваться за друзей — это не пустая трата времени. Слушай, не сделаешь ли мне одно одолжение?
— Какое?
— Постарайся не злить собаку, — попросил Ло Манто.
Фелипе улыбнулся.
— Обещать, конечно, не могу, — сказал он, — но сделаю все от меня зависящее. А ты мне ответную любезность не окажешь?
— Какую? — спросил в свою очередь Ло Манто.
— Постарайся, чтобы тебя не убили в мое отсутствие, — попросил Фелипе.
Ло Манто кивнул.
— Обещать не могу, — ответил он в тон мальчику, — но сделаю все от меня зависящее.
* * *
Дженнифер сидела на кухне в доме своего отца, попивая горячий кофе из большой кружки. Сзади нее тихо пело радио на местной волне станции Си–би–эс. Сэл Фабини колдовал у плиты, готовя завтрак, который нравился им обоим: яичницу из двух яиц, посыпанную сверху жареным сладким перцем и свежей моцареллой[31]. Эту яичницу предстояло положить на два толстых куска поджаренного итальянского хлеба. На другой сковородке на слабом огне шипели полдюжины ломтиков свеженарезанногб бекона. Тарелки для завтрака между тем подогревались в духовке при температуре 120 градусов по Цельсию. Поэтому на кухонной стойке, под рукой, лежала белая рукавица — прихватка для горячей утвари.
Запах приготавливаемой еды смешивался с ароматом кофе и приглушенными голосами группы «Фор топс»[32], создавая атмосферу прошлого. Дженнифер словно вновь погружалась в те времена, самые счастливые из всех, что она провела со своим отцом. Это было время, когда он становился просто ее любимым папой, а не знаменитым полицейским, корпевшим над каким–то трудным делом, или горе–мужем, являвшимся домой после очередной пьянки, чтобы не на шутку сцепиться с ее матерью. В такие редкие минуты счастья он садился напротив и улыбался, глядя, как правильно и умело его дочка ломает хлеб пополам, кладя одну половинку поверх яичницы, а потом протыкает всю эту конструкцию вилкой, чтобы получше растекся желток. Они молчали, пока не наступала очередь десерта. Утреннюю трапезу завершала датская сдоба от «Энтенмана», под которую кофе шел особенно хорошо. Эти счастливые утренние моменты, когда мать еще спала или уже убегала куда–то по делам, Сэл Фабини использовал для того, чтобы наверстать упущенное и узнать наконец, как вдут дела у дочери. Она подробно отчитывалась ему о школе и друзьях, из которых он мало кого видел. Дженнифер рассказывала о том, какие у них были спортивные соревнования после уроков, о пьесах, в которых играла или которые сочинила сама. И которые у Сэла никак не хватало времени посетить. Рассказывала об учителях, о том, как они постоянно расспрашивают ее о знаменитом отце–детективе. А еще пересказывала ему соседские сплетни, опуская моменты, касающиеся его романов с местными замужними дамами.
— Отличный коп из тебя когда–нибудь получится, — полушутливо–полусерьезно поддразнивал ее отец, когда они вставали бок о бок у кухонной стойки. Сэл мыл тарелки, а Дженнифер вытирала их полотенцем и ставила в шкаф. — Все детали помнишь. Даже те, которые люди в большинстве не замечают, считая несущественными. А ведь именно такие детали зачастую и становятся ключевыми в истории — хоть в криминальной, хоть в житейской.
