Джек огляделся с некоторой опаской. Его начинали одолевать неприятные предчувствия. На поросшие лесом холмы упали голубоватые сумерки. Внизу, в долине, трава казалась гладкой и ровной, как бильярдный стол. Русло Нью-Ривер обозначалось зарослями густого кустарника и растущими рядком соснами. Здесь было красиво, но как-то очень пустынно. Уютные курортные городки остались позади. Несколько километров дорога все забиралась вверх и вверх, асфальт давно кончился. Он проезжал мимо апельсиновых садов и плантаций рождественских елок, мимо крохотных беленых церквушек и хуторов с большими красными амбарами и пасущимся скотом. Домики для туристов все не попадались, так что Джек уже сомневался, правильно ли он понял Лорен. Но мосты были уже сожжены: нью-йоркская квартира перешла в руки риэлтеров, все его пожитки отданы на хранение, за исключением тех, что он вез с собой в багажнике. Машину он взял напрокат в аэропорту Шарлотта и должен был вернуть, как только подыщет какой-нибудь старый рыдван, который был бы ему по средствам. Изучая карту, Джек пришел к выводу, что ехал правильно, какой бы малообещающей ни казалась местность. Джек поглубже натянул старую рыбацкую шляпу с широкими полями, чтобы солнце не било в глаза, и нажал на газ.
В Нью-Йорке ему потребовалось не более двенадцати часов, чтобы понять, что больше он там жить не сможет. Темп жизни в Манхэттене после сонного Корнуолла казался просто бешеным. Каждый стремглав мчался к своей цели, каждый — за исключением его самого. Да и Нью-Йорк теперь был ему не по карману — ни работы, ни денег. Но самое мучительное — это сознание того, что Фрея живет на том же острове, всего в паре миль от него, однако путь к ней заказан. Казалось, сам грязный манхэттенский воздух был пропитан ее к нему презрением, и это презрение разъедало мозг. Ленивый… испорченный дилетант.
Все, что ему надо, как он решил, это какая-нибудь конура, ничего роскошного — просто тихое место, где бы он мог засесть за компьютер и сосредоточиться на работе, вдали от соблазнов большого города и утомительной необходимости вести хозяйство. Его мачеха Лорен сейчас жила в Виргинии, в очень милом, уютном доме, из которого она каждый день выезжала на работу в качестве главы некой организации помощи трудным детям. Джеку пришло в голову, что комната для гостей могла бы оказаться самым лучшим для него местом, — вот он и позвонил ей, чтобы напроситься в постояльцы. К его немалой досаде, Лорен восприняла его блестящую идею без энтузиазма. Ее вопросы о внезапно возникшей отчаянной необходимости покинуть Нью-Йорк и посвятить себя работе показались ему весьма неприятными и въедливыми. Вот так всегда бывает с умными женщинами — нет чтобы воспринять то, что им говорят, как данность, обязательно надо доискиваться до причин, во всем они видят какой-то скрытый смысл.
— Только не говори мне, что ты наконец влюбился по-настоящему, — по-южному растягивая слова, сказала она. — Очень хочу на нее посмотреть.
— Не понимаю, о чем ты, — хмуро ответил Джек.
И все же Лорен не бросила его в беде. Утром следующего дня она позвонила ему с конкретным предложением. Ее подруга владела загородным домиком, передававшимся по наследству из поколения в поколение. В прошлом году его взломали бежавшие из тюрьмы преступники, и с тех пор никто там так и не показывался. В доме не было электричества, и подруга не знала, в каком именно состоянии находится ее собственность, однако Джеку разрешалось пожить там бесплатно при условии, что он приведет дом в пригодное для жизни состояние. Джек с энтузиазмом принял предложение, тут же представив себя в роли Торо наших дней — один на один с природой, живое воплощение грубого американского индивидуализма. В таких условиях воображение получит простор и работа над романом закипит.
На обочине появился вручную намалеванный краской указатель поворота налево. Джек надел очки и, близоруко щурясь, стал присматриваться к указателям сквозь лобовое стекло. «Продовольственный склад», — прочел он. Хорошо. В соответствии с его схемой предстояло проехать еще милю, затем повернуть направо у раздвоенной сосны и уже пешком добираться до домика. Он испытывал прилив сил, возбуждение, предчувствие приключения. И вот наконец та самая дорога, вернее колея, так сильно заросшая, что он чуть ее не пропустил. Он услышал, как под колесами зашуршала трава, усыпанная сосновыми иглами. Над головой кроны деревьев смыкались, образуя ажурный шатер, сквозь который пробивались золотистые лучи. Машина накренилась на ухабе, Джек резко повернул руль вправо, влево, и тут нога его соскользнула с педали. Джек потрясенно смотрел на дом — конечный пункт его путешествия. Перед ним возвышались густые заросли амброзии в человеческий рост, над которыми едва угадывалась жестяная крыша, опутанная ползущими растениями, и верхняя часть бревенчатого строения, с грубо прорубленным в стене проемом, накрест заколоченным деревяшками. Джек стоял и смотрел. Это не то место, где человек может провести отпуск. Это даже не дом, скорее хибара, жалкая хижина.
Отключив двигатель, Джек распахнул дверцу машины и выбрался наружу. Тишина ударила по ушам. Какое-то время он пребывал в шоке, его охватила паника, страх, тот животный страх, который заставляет бежать куда глаза глядят. Но он сумел собраться с духом, вытащить из багажника домкрат и с его помощью прорубить просеку до дверей хижины. С помощью домкрата он сковырнул с двери деревянную планку, не дававшую ей открыться. Рассохшаяся, пробитая топором дверь распахнулась, жалобно пискнув, — петли проржавели, и она держалась лишь чудом. Джек переступил порог, спугнув птицу, она выпорхнула из дома и едва не задела Джека крылом.
Он оказался в довольно просторной комнате, футов пятнадцать на двадцать, с грубо обструганным дощатым полом и такими же стенами. В углу стоял квадратный сосновый стол и покосившаяся газовая плита. В другом углу, рядом с каменным очагом, — два стула и кушетка с порванной обивкой, наполовину выпотрошенная. То ли последние постояльцы устроили драку, то ли содержимое кушетки решили использовать для гнезда какие-нибудь лесные жители. Повсюду валялись мышиный помет и сухие листья. Джек обнаружил два маленьких окошка, закрытых самодельными ставнями, и еще одну дверь, которая привела его в крохотную комнатушку с тумбочкой, табуретом и железным проржавленным брусом в углу под потолком — на него, вероятно, вешали одежду. Вот и все.
Джек вышел и сел на порог. Он старался мыслить рационально, не давая воли смятению и страху. Он уже подумал было о том, не попытаться ли найти отель хотя бы на ночь, но решил, что через час уже стемнеет и весьма высока вероятность того, что он заблудится в этой глуши. В любом случае таким образом он смог бы лишь отложить решение проблемы, да и деньгами швыряться он не мог. Ключевой вопрос состоял в том, собирается ли он вытянуть этот воз или опять задерет лапы кверху. Шорох в кустах заставил его поднять голову. Из-под зелени показался сурок и замер на задних лапках, с круглым животом и любопытным, как у старика, взглядом. Он смотрел на Джека, а Джек — на него. В голове его прокручивались объяснения, он слышал собственный голос: «Видите ли, я собирался закончить книгу, но, к сожалению, оказалось, что в доме невозможно жить. Я всегда хотел стать писателем, но, к сожалению, у меня вышли сроки. Я всегда хотел чем-то отличаться от своего отца, но ничего не вышло. Была женщина, которая мне всегда нравилась, но…»
