– Ты мне зуб выбил, – сказал Тамир, с трудом шевеля разбитыми губами.
– А хотел глаз. Иди морду умой.
Стоя над ручьем и глядя в желтоватую воду с коричневым илом на дне, Тамир тщетно пытался разглядеть свое лицо. Из ручья смотрело нечто совсем уж страшное – опухшее, с расплывшимся носом и бесформенным окровавленным ртом. Скоро глаза заплывут и вокруг них пролягут черные круги синяков. Хорош.
Но Велеш прав. Будь здесь Донатос, он бы за такую дурость все ребра переломал. Послушник Цитадели засучил рукава и окунул ладони в ледяную воду. В этот миг левую руку от запястья до ключицы пронзило такой болью, что Тамир, не сдержавшись, вскрикнул и повалился на колени.
На его вопль, испуганный и полный страдания, выбежал Велеш.
– Ты чего? – удивился он и, увидев, как Тамир, скорчившись на сыром песке, прижимает к животу локоть, присел рядом. – Дай погляжу, что там у тебя. Да не ори ты! Я ее тебе не ломал.
Парень осторожно ощупал кончиками пальцев руку от запястья до локтя. Нахмурился.
– Кость целая, даже ушиба нет. Чего орешь?
А Тамир смотрел на свою левую руку расширенными от ужаса глазами. Сквозь кожу, которая у него, как у всякого колдуна, была очень бледной, просвечивал серый узор. Диковинное переплетение линий проступало через плоть – серебристое, путаное.
Старший выученик проследил за безумным взглядом послушника и спросил:
– Я тебе ум отшиб ненароком?
Парень отрицательно покачал головой. И поднес руку к глазам собеседника.
– Смотри.
– Ну, смотрю. И что?
– Видишь? Жилы серые.
Велеш вздохнул и ответил:
– Знать, сильно я тебе по роже съездил. Умывайся, да пошли есть. Хватит уже дурака валять.
С этими словами он развернулся и ушел, оставив Тамира наедине с лихорадочными мыслями и пылающей, словно от жестокого ожога, рукой.
Клесх спешился, перекинул поводья через голову лошади и передал их подскочившему выученику из молодших.
– Наставник…
Лесана стояла чуть в стороне и смотрела на него погасшими, но полными затаенного облегчения глазами.
– Отведи его к Нурлисе, затем в мыльню, к лекарям и в трапезную. Покажи Цитадель, объясни все. Потом поговорим. Ступай с ней.
Последнее крефф сказал, обернувшись к своему спутнику – крепкому широкоплечему парню, который как раз покинул седло и теперь стоял в почтительном отдалении. Парень старался выглядеть спокойным, но в темных глазах светились настороженность и испуг.
Лесана окинула новичка быстрым взглядом и кивнула, приглашая идти следом. Он покорно двинулся за ней, однако девушка спиной ощущала его пылающий любопытством взор. Еще бы – девка в портах да без волос. А может, он и не понял, что она девка? И тут Лесана вспомнила, как ее, Айлишу и Тамира вот так же гулкими коридорами Цитадели Фебр вел на нижние ярусы. Каким чужим и страшным все им казалось! Как жутко разносилось эхо шагов, как давила на плечи холодная громада камня. И они…
От этих воспоминаний болезненно дрогнуло сердце. Они. Их теперь не было. Айлиша сгибла и лежала, приваленная булыжниками, в каменоломнях. Тамир спустился в подземелья и все реже вспоминал о живых. Она – Лесана – пережила столько всего, что иной раз думала: с ней ли случилось то, что случилось? А Фебр, который вел их этими самыми коридорами… Ей стало так горько, так больно и тоскливо, что горло сжалось.
Девушка спускалась по крутым ступенькам, а ее спутник, неуверенно озираясь в полумраке, шагал следом.
В царстве Нурлисы было, как всегда, душно и жарко.
– Лесанка, ты, что ли? – проскрипела бабка из своего угла. – Никак новенького привела? Ишь, мордоворот какой! Ну, чего встал? Садись, вон, на скамейку, ножни пойду возьму. Ты заплечник-то свой к печи положи, ишь, вцепился.
Послушница вышла, оставляя парня наедине со старухой. Девушка задыхалась от тоски и сознания раздвоенности. Она обучалась в крепости уже две весны, а сейчас вдруг вспомнила себя прошлую. И в тот же миг поняла: той прошлой более нет и никогда не будет. Как нет более Айлиши, Тамира, Фебра…
Парень вышел из старухиной каморки через пол-оборота, смущенно ощупывая стриженую голову.
– Идем, – сухо сказала Лесана. – Покажу, где у нас мыльни.
Он покорно двинулся следом, чувствуя себя неловким и смешным рядом с этой уверенной деловитой девкой. Казалось, она всю жизнь ходила в портах и распоряжалась парнями. И еще он видел по движению гибкого поджарого тела, что, случись с ней подраться, кабы не пришлось потом собирать в горсть зубы.
А Лесана не знала, о чем он думает. Она вела его теми же путями, какими в свое время перепуганных подлетков водил Фебр, немногословно рассказывала, что к чему, и дивилась – неужто и сама была такой же испуганной, жалкой, сробевшей?..
– Никак припожаловал? – сухо сказал Нэд, когда в покой, ярко озаренный светцами, зашел Клесх.
Явился он в Цитадель самым последним. Уж и дождаться не чаяли. Впрочем, оборотливость наставника ратоборцев всегда была на слуху. Этого куда ни отправь – равно как за смертью.
– Выуча я нового привез, – спокойно ответил обережник. – В такую глушь забрался…
И он опустился на скамью. Остальные креффы тоже рассаживались. Майрико, как всегда, устроилась на полу, Донатос в углу. Старики возле очага. Другие – как придется. Вроде бы не было отведено для каждого особого места, но всякий раз устраивались одинаково.
– Дар-то хоть теплится в твоем выуче? – подал голос Дарен. – Или опять дерьмо, вроде Лесаны своей, приволок?
Клесх повернулся к наставнику воев.
– Теплится. Хороший Дар. Правда, целительский. Ратоборца ни одного не нашел.
Но Дарен, видимо, не хотел так быстро заканчивать разговор о Лесане, поэтому снова загудел:
– Ежели в нем силы столько же, сколько в девке твоей, лучше бы дома оставил!
Клесх пожал плечами и промолчал.
Нэд нахмурился и спросил голосом, в котором крылось плохо скрытое раздражение:
– И то правда. Объясни, ты почто эту девку приволок, ежели от нее толку, как от курицы?
Наставник Лесаны ответил:
– Толк от нее я видел. Отчего вы его добиться не смогли – знать не знаю. Девка станет ратоборцем. Посильнее Дарена, может, и меня посильнее. А может, и тебя, Нэд.
И он замолчал.
Повисла тишина. Даже Бьерга не нашлась, что сказать. Глава Цитадели потемнел лицом. Только что один из креффов обвинил смотрителя крепости и остальных наставников в неумении видеть дальше собственного носа. Причем произошло это настолько случайно, что теперь оставалось лишь гадать, как так вынесло разговор. Однако оставить сказанное неуслышанным было нельзя, и Нэд поднялся со своего места.
