— Я опасаюсь за свой рассудок, — говорит он.
Страх этот можно считать вполне обоснованным. Но что-то со мной произошло, возможно, дело в затылке Конни, который оказался так близко, возможно, в её словах, возможно, я просто чувствую громадное облегчение. Во всяком случае, меня внезапно охватывает нежность — к ним ко всем. И чтобы вы поняли, насколько глубокое это чувство, скажу, что в эту минуту я и Кая Молестера оставил бы в живых, случись ему тут оказаться. И чувство это распространяется даже на Александра Финкеблода.
— Из-за всей этой грязи, — при этих словах он пытается смахнуть некоторые из тех комьев, которые до сих пор украшают его лицо, — моё зрение как-то ухудшилось. Так что когда я сажусь и достаю салфетку, чтобы привести себя в порядок, я случайно задеваю какую-то женщину, которая сидит на скамейке рядом со мной. И тут случается ужасное — она падает на землю. Я обращаюсь к ней. Она не отвечает. Я прикасаюсь к ней. Она мертва! И вдруг я понимаю, что это уже третий раз за двадцать четыре часа. Может, на мне лежит какое-то проклятие? Что я — один из тех людей, при виде которых все остальные сразу умирают?
— Александр, — говорю я. — Вы вовсе не такой человек. Я бы сказал, что вы человек, при виде которого у многих возникает мысль, что им есть чем заняться. Особенно если учесть то, как вы сейчас выглядите. Но та дама на скамейке, да и остальные — они уже были мертвы.
Александр смотрит на меня.
— Я подумал, — говорит он, — что, может быть, до сих пор не очень обращал внимание на положительные — пусть и не многие, но положительные — стороны общения с детьми.
Я встаю. Ноги дрожат уже не так сильно. Мне нужно глотнуть свежего воздуха.
♥
На первый взгляд, в холле больше никого нет, кроме охранников, но вдруг между двумя колоннами мелькнули какие-то фигуры — это Тильте и Якоб Аквинас, они меня не видят.
— Тильте. — говорит Якоб, — последние часы изменили меня. Я увидел кое-что в себе и в твоей семье, и понял, что всё-таки не гожусь для роли священника.
Тильте целует его.
Не считаю, что прилично стоять и смотреть, как твоя сестра целует своего друга. Я не двигаюсь с места лишь потому, что не могу оторвать взгляд от руки Якоба на спине Тильте — она больше не перебирает чётки.
— Якоб. — говорит Тильте, — если ты хочешь и дальше двигаться в сторону двери, особенно если ты собираешься вернуться в светскую жизнь, ты ни в коем случае не должен переставать молиться — даже когда целуешься. Давай попробуем?
Тут я отворачиваюсь и тихонько ухожу.
Я пересекаю двор замка. Якоб и Тильте догоняют меня, за ними — Ханс, Ашанти и Баскер. Мы молча проходим по насыпи и мимо шлагбаума. За стеклом в будке дремлет полицейский Бент, а на коленях у него Синичка. Мы проскальзываем мимо них и идём дальше по дорожке вдоль кромки воды.
Впереди справа припаркован автомобиль — «мазерати». Мы сворачиваем на тропинку и, пробравшись через кусты, оказываемся перед скамейкой, на которой сидит судовладелец Поуль Беллерад, вооружённый биноклем. Рядом с ним стоят два бритоголовых охранника, один из них вытирает судовладельцу глаза носовым платком, другой разминает ему плечи.
Заслышав шаги, Беллерад оборачивается, во взгляде его загорается огонёк надежды, который при виде нас сразу же гаснет. Он надеялся увидеть Хенрика.
— Поуль, — говорю я, — мне хотелось бы вас кое о чём спросить.
Он без всякого интереса смотрит на меня.
— Глава похоронного бюро на острове Финё. Бермуда Свартбаг Янсон, друг нашей семьи и популярная личность во всей Дании, знаменитая тем, что хоронит людей так, будто собирает их на придворный бал. утверждает, что существуют только три мотива, которые могут заставить людей задумать что-то действительно отвратительное — это религия, секс и деньги. Насчёт религии и секса мне всё понятно. Но вот деньги…
Тут наша компания пополняется. За спиной Беллерада вырастают Альберт Винглад, Ларс и Катинка. У Катинки в руках три пары наручников. Наверное, у неё где-то под рукой целый ящик с наручниками, в последние двадцать четыре часа они у неё никак не кончаются — как сосиски в киоске.
Судовладелец поднимается с места. Смотрит на меня.
— А, это ты, с цветами, — говорит он. — Кто ты, собственно говоря, такой?
— Жертва, — отвечаю я. — Обстоятельств.
Щёлкают наручники.
— Возможно, деньги и не лучший мотив. — говорит Беллерад. — Но он самый чистый. Подумай над этим.
Его уводят.
Альберт Винглад остаётся с нами, из контейнера с неприкосновенным запасом он достаёт десять-двенадцать бутербродов, чтобы немного подкрепиться.
— На самом деле, в этом нет никакого смысла, — сообщает он нам.
Мы бросаем на него вопросительный взгляд. Возможно, он хочет сказать: какой смысл есть бутерброды, если всё равно через пять минут снова проголодаешься.
— Аресты. Уголовные дела. Тюремные заключения. Какой смысл? Всегда найдутся другие, они уже наготове. Чего-то мы всё-таки не поняли…
Говорит он в первую очередь сам с собой.
— Её Величество хочет поблагодарить вас, — сообщает он. — Давайте я вас подвезу. Вот только дожую что осталось.
Все уходят вперёд, мы с ним остаёмся вдвоём.
— Альберт, — говорю я. — Полагаю, нам с Тильте нужна помощь, чтобы мы не наговорили лишнего всем тем журналистам, которые через минуту облепят нас как мухи. Мы ведь можем случайно рассказать такую историю, что у общественности сложится превратное представление, будто полиция и разведывательное управление проспали всё на свете, позволили обвести себя вокруг пальца и преподать себе урок — а всему виной маленький мальчик и его сестра.
Он смотрит на меня, не сводя глаз, и больше не жуёт.
— Мы с Тильте будем немы как рыбы, если вы поклянётесь, если дадите честное слово, скажете «будь я проклят», если ваших родителей не отпустят без всяких последствий.
Он прожёвывает и сглатывает. Потом подносит палец к складкам подбородка.
— Клянусь, — говорит он. — Честное слово. Будь я проклят.
♥
В сказках бывает так, что когда ты оказываешься перед королевой, которая хочет поблагодарить тебя за услугу, то можно попросить её выполнить какое-нибудь желание. В настоящий момент у меня в голове крутится лишь одна мысль — попросить её быть моим личным спонсором, когда я стану профессионалом. Но стоит вспомнить о том, что мы только что спасли драгоценностей на миллиард и что Конни говорила о любви, глядя мне прямо в глаза, как такое желание сразу кажется чем-то несерьёзным, так что я молчу, переминаясь с ноги на ногу. Слово берёт Тильте.
— Ваше Величество, — говорит она, — один мой знакомый с большой долей вероятности является дворянином, притом, что сам об этом не знает. Возможно ли получить для него титул?
