Дейн чувствовала, что наливается соком, что зреет, как урожай в поле и садах, что вот-вот она будет готова. И тогда ей стало казаться, что без его ласки она зачахнет и умрет, засохнет, как неубранный плод.
Она чувствовала себя так, как будто она – Ева, Ева на пороге открытия своего сада, своего Эдема. Она отправилась повидаться с мамой Деззи.
– Мама Деззи, хочу поговорить.
– Тебе ничего не надо, миз Дейн. У тебя есть все, что нужно. У тебя есть земля, есть муж. О чем ты говоришь? Этот мужчина тебя любит. Я видела это, когда он на тебе женился.
– Нет... – Она знала, что он испытывает к ней – желание утолить свою страсть в ее теле. Они были как животные, оба, не желавшие ничего, кроме того, чтобы спровоцировать друг друга на соитие.
Она и сейчас этого хотела. И хотела еще чего-то гораздо большего, но не знала, чего именно.
– Ничего не происходит, мама Деззи.
– На все нужно время, миз Дейн. Время лечит.
– Я знаю, знаю. – Но ведь они были тут вдвоем, только они, и больше никого. Почему нет?
– Шляпа должна подходить к голове, миз Дейн.
– Знаю, знаю.
– Нет смысла просить цыплят, чтобы снесли яйца. Потерпи, и ты их получишь.
– Мама Деззи...
– Я дам тебе кое-что, но ты должна будешь пойти в курятник и найти этого старого петуха...
Она не была в Оринде с тех пор, как обнаружила там тело Мелайн, и вдруг ею овладело желание отправиться туда, взять с собой траву, что дала ей мама Деззи, и высыпать ее в воду, чтобы очистить от зла, что проникло в нее.
Сладкие ароматные травы, чтобы привлечь любовь и защитить от сглаза. Гвоздика и кардамон, лимонник, фиалка и лаванда, смешанные с овсом и лавром.
– Брось их в воду, – сказала мама Деззи. – Принеси любовь и мир туда, и мир и любовь вернутся в твою душу.
Она стояла на берегу, под деревом, с которого свисали клочья испанского мха, и думала о короткой и полной отчаяния жизни Мелайн и о том, что она наконец свободна. Дейн вытащила мешочек с травами и посыпала ими воду, словно то был пепел усопшей.
Была ночь, жаркая и душная, и тело ее было горячим и покрытым испариной, и его сводило от невыносимого желания.
Флинта не было дома весь день. Чем больше она хотела его, чем больше об этом думала, тем сильнее становилось ее желание. Она больше не могла терпеть. Терпеть прикосновение одежды к коже. Она должна была почувствовать что-то твердое, сильное и мускулистое.
Она сняла одежду, как только зашла в комнату. Нагая, исполненная желанием и истомленная ожиданием. Ее тело было чем-то отличным от нее, существовавшим отдельно, и она не могла, не хотела покоряться его предательской памяти.
Дейн вспомнила грубую, сочную силу желания. Желания видеть, которое воспламеняло ощущения. Ее тело было создано для него. Она созрела. Ничего не изменилось, и больше ничто не имело значения.
Итак, все оказалось правдой – она была Изабель, для которой не существовало иной нужды, кроме нужды ее тела. И эту потребность она должна утолить любой ценой.
И Изабель не стала бы сидеть в своей комнате из страха быть отвергнутой. Изабель взяла бы то, что ей хочется. Она бы разобралась с целым птичьим гаремом, и все петухи были бы у ее ног.
Дейн чувствовала, как тает ее тело, чувствовала, как напряглись соски. Она чувствовала свою кожу – гладкую как атлас, зовущую к ней прикоснуться.
Изабель не нуждалась в коже и плетках – во всяком случае, больше не нуждалась. Лишь остроту желания должна была чувствовать она и силу своей женственности. И с этим она могла пойти к нему и поставить его на колени.
Дейн медленно встала с постели и подошла к двери, что соединяла их комнаты. Одно мгновение – секунда дерзости, и она могла бы получить что хотела. Повернула ручку и распахнула дверь. Комната была погружена в тень. На столе еле-еле горела лампа. Он лежал на постели нагой, такой, каким она его представляла, и был тверд и велик и рвался под потолок.
– Привет, сладкая. А вот и я – горячий и твердый – и готов для тебя.
– Я вижу... – пробормотала она и остановилась.
Но тело ее в тот же миг всколыхнулось, натянулось в напряженном ожидании, груди выскочили вперед, словно ждали его ласки.
Она медленно подошла к Флинту, и взгляд ее ни на секунду не отрывался от той его твердой части, которую он демонстрировал с такой надменной самоуверенностью. Она ничего не могла с собой поделать. Она смотрела на него как завороженная и даже присела на кровать, чтобы ей было лучше видно. Он был великолепен. Дейн хотела покрыть его поцелуями, но удержалась от этого и приняла не менее вызывающую позу.
– Изабель до самых печенок, – пробормотал он.
– Разве нет? – согласилась она.
Ей нравилось, как он смотрит на нее. Ее тело реагировало тонко и точно на жар его глаз. Она была его женщиной. Тело ее дрожало от желания, а он пожирал ее глазами, останавливая взгляд там, где она бы хотела почувствовать прикосновение его рук, его губ.
– Нагая для меня, Изабель, только для меня.
Это был вызов, она вздрогнула. Дейн чувствовала свою силу, а иначе откуда бы она узнала, что эта сила у нее есть. Он должен заставить ее поверить в это, показать, что у нее есть над ним власть.
– Те же правила, – сказал Флинт непреклонно. – Нагая, ждущая и всегда готовая. В любое время и в любом месте, когда мне захочется. У Изабель не должно быть проблем с удовлетворением этих требований.
Ей тоже нравились эти условия. Она обожала их. Ее сила становилась абсолютной. В любое время, в любом месте. Нагая и готовая его принять.
Все, что ей хотелось, – до конца дней.
