— Я не хочу, чтобы оно лишь смотрелось натурально. Я хочу, чтобы небо было небом, самым настоящим небом. — Милена понимала, что наступил самый уязвимый для нее момент дискуссии. — Скажем, в Новый год улицы так и гудят от карнавалов, песен и представлений. В эти дни люди тоже болеют, однако все с этим мирятся.
— Возможно. Но Новый год не длится по пятьдесят часов, — резонно заметила Мойра. — И кстати: неужели действительно необходимо ставить всю эту оперу в полном объеме?
— Понимаете, «Комедия» Данте — это не просто набор арий. Здесь каждая отдельная нота соотносится с каким-то местом в сюжете оперы. Это цельное, монолитное музыкальное произведение длиной в пятьдесят часов. И его никак нельзя порезать на части: смысл пропадет.
— Я знаю! — сорвался вдруг Министр Мильтон. — Я знаю, как ее можно назвать!
— Вы хотите изменить название «Божественной комедии»? — Мойра Алмази была родом из континентальной Европы и иной раз по-прежнему приходила в тихий ужас от британской провинциальности.
— Ведь это первая постановка, так? — спросил Мильтон, блестя глазами и зубами. «Защебетал, — подумала Милена. — Господи, как это раздражает». — Нам нужно что-то такое… такое, чего прежде никому не могло прийти в голову, что-нибудь совершенно новое! Так что как насчет… скажем… — Сияя глазами, он для вящего эффекта сделал паузу. — «Космическая опера»! А?
Наступила неловкая тишина.
— Раньше никто с таким названием не выходил! — пояснил он.
— А понравится ли это тем же итальянцам? — спросила Мойра Алмази.
— Не-не, я знаю! — зажегся Мильтон свежим вдохновением. — Или, допустим, можно назвать это «Комедией Восстановления»!
Чарльз Шир негодующе хрюкнул. Он пытался рассмеяться, но вирусы ему не позволяли.
Мильтона несло.
— И вообще, почему обязательно Данте? Почему нельзя что-нибудь отечественное? Скажем, «Потерянный рай»!
«Этот идиот хочет погубить мою “Комедию”».
— Разумеется, — сказала Милена вслух. — Если Мильтон положен у вас на музыку, господин Мильтон.
— Положен, положен! — еще сильнее оживился тот. — И не кем-нибудь — Гайдном! Называется «Сотворение мира», — сообщил он с довольным видом. — Так что Гайдн тоже менял название. — Толстое лицо лучилось от восторга.
— По крайней мере, она короче, — солидарно пропел Чарльз Шир (кстати, на мотив одной из тем «Сотворения мира»).
Милена почувствовала, что ситуация выходит из-под контроля. Новый Министр сидел как счастливый бульдог — разве что язык не высовывал от удовольствия, что участвует в общем деле.
Мойра Алмази с нажимом сказала:
— Мне… мне кажется, что мы уклоняемся от исходной темы обсуждения. — Она чуть сдвинула брови, словно отодвигая преподносимый ей Мильтоном букет замешательства. — Нам известно, что Консенсус интересует именно это произведение. Возможно, мисс Шибуш выдвигает не совсем обычную идею его, так сказать, презентации. Замысел этот новый, явно международного масштаба. Если мы осуществим его в ознаменование столетия Революции, мы могли бы выйти на другие театральные Братства с просьбой проспонсировать эту постановку вместе с нами. Я имею в виду, театральные сообщества по всей Европе.
— У «Сотворения мира» есть еще и немецкая версия, — все не унимался Мильтон.
— Да, Министр, — кивнула ему Мойра Алмази с явным намерением больше не возвращаться к идее Мильтона. — Мы можем представить Консенсусу оба проекта.
Мильтон сделал щедрый жест рукой.
— Вот-вот! Наконец-то и я смог внести свой вклад, так сказать, в общую копилку.
Снова подал голос улыбчивый коротышка, имени которого Милена так и не запомнила, — с сальными волосами и прожилками на пурпурных щеках. Он по-прежнему улыбался, но уже заговорил вполне официальным тоном.
— Новшества всегда порождают немало проблем, — заговорил он, цепко глядя на Милену. — И прежде всего для тех, кто их предлагает. Люди всегда считают, что за ними кроется стремление сделать карьеру. Или беспокоятся, что понесут ответственность в случае неудачи. Человеческая жизнь нынче на порядок короче, чем когда-то, товарищи. Поэтому, может быть, нам даже в каком-то смысле везет, что в нашей короткой жизни представляется случай помочь — а не помешать — столь блестящему в своем безумстве замыслу, который, кстати, вполне осуществим. И еще, — он опять цепко взглянул на Милену, — нам повезло, что среди нас есть тот, кто желает заплатить за него полную цену.
— Какую цену? — не поняла Милена-режиссер.
Наступила тишина, и в этой тишине чаша весов склонилась в сторону Милены. Все Груши смотрели на нее, и смотрели так, будто она — чудовище Франкенштейна, а от них сейчас зависит, дать ему жизнь или нет.
Заговорила Мойра Алмази.
— Милена в общей сложности осуществила около полутора сотен проектов. И пусть у нее нет опыта работы на большой сцене, но ведь такой задачи в данном проекте и не ставится. Она из тех немногих режиссеров, которые умеют оперировать технологией Преобразования. Но. Полной гарантии, что данная технология сработает в планетарном масштабе, нет. Потому нам нужно провести своего рода тест. Мне бы хотелось, чтобы он стал своего рода частью данного проекта. Это означает, что вам, Милена, нужно будет отправиться в космос.
От этого слова дохнуло холодным ветром.
— До Столетия осталось два года. Так что времени не так уж много. Вам нужно будет отправиться этой осенью. Вас это устраивает, Милена?
В воцарившейся тишине Милена лишь кивнула в знак согласия.
— Вам придется сделаться Терминалом. И возможно, в конце концов, пройти Считывание. Да, Милена, мы все об этом знали. Что Консенсус готовит вас к чему-то особому. Подумать только, — Мойра покачала головой, — быть протеже, быть другом самого Консенсуса.
— И о друзьях, — подал голос Чарльз Шир, на этот раз на мотив арии «Nessum Dorma»[21] из «Принцессы Турандот».
И о друзьях:
Правда ль, что эта
Безумная дама
Троун Маккартни
Занята в вашем
Безумном проекте?
— Нет, неправда, — ответила Милена негромко.
Глава двенадцатая
Дикие выходки
(Который нынче год?)МИЛЕНА НЕСЛА КОШЕЛКИ с продуктами. Открыв дверь к себе в комнату, она увидела на кровати, в лучах закатного солнца Троун Маккартни.
— Ну заходи, садись, — скомандовала та.
О, это лицо. Эти прожорливо-алчные глаза, говорящие: наконец-то все вышло по-моему. Приоткрытые зубы, которые словно всегда готовы терзать человеческую плоть. Его, пожалуй, можно было бы назвать красивым, не будь на нем печати ненасытного демонизма. Милена-режиссер ощутила, как где-то в душе шевельнулся страх.
