– Так то шесть. А если сразу семнадцать?
– Семнадцать? – Долышев прищурился. – Хорошо. Я скажу тебе правду. Мне достоверно известно только об одной такой процедуре. Возможно, было и еще, но за эту я, по крайней мере, могу ручаться. Уверен, ты уже понял, о ком я говорю.
Я раздраженно помотал головой к вящему удовольствию этой сморщенной куклы в инвалидной коляске.
– Не прикидывайся дурачком, Зуев. Ты знаешь его имя. Все в этом мире знают его имя. Все знают, что две тысячи лет назад по Земле ступала нога некого Иисуса, который обладал способностью воскрешать умерших. Вот тебе и пример использования всех семнадцати колец одновременно. Но если Иисус все же решил покинуть нашу многострадальную планетку и отправиться в неведомые просторы иных миров, то я собираюсь остаться и приглядеть за человечеством, пока оно не обретет разум и не прекратит свою глупую возню в песочнице.
– Возможно, Сын Божий был прав, когда оставил нас, – с некоторой обидой заметил я. – Даже если он получил свою божественность от колец вероятности, то у него хватило мудрости понять, что человечеству не нужны пастыри. И уж тем более ему не нужны всемогущие и всеведущие тираны. Он ушел и был прав.
– Не согласен, – буркнул Долышев. – За играющими в колыбели детьми должен приглядывать воспитатель. Строгий, но справедливый воспитатель, обязанный следить, чтобы детишки не баловались с такими опасными вещами, как, например, спички. Или, если говорить о человечестве, атомными бомбами. Воспитателю необходимо быть добрым и отзывчивым, но при случае он обязан уметь и наказывать провинившихся…
– …хорошенько отшлепав их, – подхватил я его фразу. – Может быть, ты и прав. Вот только такой воспитатель, как Роман Долышев, угробивший сотни человек ради своей великой цели, меня не устраивает.
– Не устраивает? Тогда возьми кольца сам. Возьми их и стань тем, кем хочешь. Ты сможешь исправить все то, что так раздражало тебя в бытность твою простым смертным. Толкотня в автобусах, бесконечное хамство, процветающая преступность, забравшие всю власть мафиозные структуры. Все это ты сможешь убрать. Больше не будет брошенных на произвол судьбы детей, чьи родители предаются пьяному разгулу. Не будут находить трупы на свалках и в подъездах. Никогда больше арабы или чеченцы не возьмут в руки оружие. Ты хочешь этого? Возьми кольца!
Прямо так и возьми? Интересно, как я это сделаю? Ведь три из них у тебя на лапах. Что-то ты темнишь, Долышев Роман. Ох темнишь!…
Взять кольца? Нет, нет и нет! Что бы ты ни говорил, ответ в любом случае будет таким же. Нет. Быть всемогущим… Эта ноша не по мне. Я не смогу целую вечность волочить эту лямку. Особенно если учесть, что вечность – это, пожалуй, немного чересчур для бедного Антона Зуева.
Снова мы с Долышевым смотрели друг другу в глаза. Зачем мы это делали? Не знаю. Я, например, не увидел ничего, кроме сморщенной лысой головы, обтянутой сухой коричневой кожей. Прищуренные глазки, безобразная шишка вместо носа, широкий лягушачий рот. Лицо не человека, а чудовища.
И этот уродец хочет править всем миром, чтобы вести его к процветанию?
Зато Роман, похоже, читал в моем взгляде все, о чем я думал. По крайней мере, он смотрел на меня с явным неодобрением и даже, кажется… презрением?
– Глупо, Зуев. Глупо… Я предлагал тебе вечность, но ты…
И в этот момент я упал на пол, раздираемый невыносимой болью.
Проклятье, я же забыл присматривать за Леночкой! Я забыл даже о бомбочке в кармане. Невероятно, но факт. Оставалось только проклинать свою бесконечную тупость. Развесил тут уши, понимаешь…
Зато Роман Долышев явно ни о чем не забыл.
Могучая вспышка боли швырнула меня на пол. Если бы не АКК-3, чудовищную дозу которого я перед этим ввел себе, я бы просто, наверное, загнулся на месте. Но даже так… Было очень и очень больно. Настолько больно, что я даже не сумел заорать.
А источник боли находился не где-нибудь, а в моей левой руке. Кольца. Мои кольца…
Сквозь мгновенно затопившую мой взгляд густую пелену тумана я видел, как корчился в своем креслице Роман Долышев. Ему тоже явно было не сладко.
Зато Леночке все нипочем. Естественно, ведь она колец не носила.
Она метнулась ко мне сзади, размахивая невесть откуда выуженным ножом и, вполне очевидно, собираясь всадить свой ножичек между ребер несчастному Зуеву. Мне просто невероятно повезло, что именно в этот момент, не рассчитывая только на свою прислужницу, Роман нанес удар силой своих колец. В результате я, не успев даже взвыть, рухнул как подкошенный и теперь корчился на полу, отчаянно пытаясь втянуть в грудь хотя бы глоток воздуха.
Как я при этом ухитрился не взорваться – просто уму непостижимо. Повезло, наверное. Или я детонатор неправильно собрал?
Падать на пол, конечно, приятного мало. Зато Леночка перелетела через меня и, споткнувшись о развалившегося как на пляже Антона Зуева, растянулась на полу, воткнувшись головой под шкаф и потеряв при этом нож. Точнее, не совсем потеряв, а забыв его у меня в плече.
Это было больно. Но именно боль прочистила мне мозги, несколько приглушив тяжелую рвущую жилы пульсацию колец вероятности.
Три человека находились в комнате. Ну… Почти три. Двое корчились на полу, пытаясь подняться. Еще один – не то человек, не то киношный монстр – дергался в своем креслице, пытаясь вывалиться на пол или же просто-напросто желая почесать спину.
Вполне естественно, что первой опомнилась и встала на ноги слабоумная Леночка. А кто же еще? Долышев? Без ног? Ну, это маловероятно. Антон Зуев? Эта старая развалина? Очень смешно.
Леночка, как кошка, вскочила на ноги и медленно пошла на меня, встав в какую-то боевую стойку. Господи, да она же меня голыми руками сейчас порвет. По крайней мере, ее взгляд выдавал именно такие намерения. Холодный, бездушный, нечеловеческий. Точно такой же взгляд, каким смотрел на мир Роман Долышев. Но при этом сквозь это все проглядывало еще и безмятежное спокойствие.
Возможно, следовало бы просто нажать на кнопочку и вылететь из комнаты в разорванном на сотни кусочков виде вместе с обработанными таким же образом Романом и Леночкой. Вместо этого я, задыхаясь и корчась от боли, медленно потащил из внутреннего кармана пистолет.
Почувствовав в руках холодный металл, я на миг помедлил. Стрелять в Долышева? Бесполезно. Он все равно отведет угрозу. Стрелять в Леночку? Но она же…
Так и не успев ничего решить, я получил могучий удар в лицо и кубарем отлетел в дальний угол комнаты, только чудом не выпустив пистолет. С трудом подняв голову, я увидел медленно приближающуюся ко мне Леночку. В ее руках уже поблескивала холодная сталь меча.
Струйкой вытекающая из моего свернутого набок носа кровь капала на пол, оставляя на ковре многочисленные темные пятна. Боль в левой руке не прекращалась – видимо, Роман решил дать Леночке время, придавив меня своими кольцами.
Не знаю, как я сумел поднять ставший внезапно весом в целую тысячу тонн пистолет. Не знаю, как мне удалось нажать на невероятно тугой спусковой крючок. Не знаю…
