Харада сам со всем справился. В пелене дождя на земле рядом друг с другом сидели Тасиро и вся его компания. Кое-кто был ранен. Харада сидел напротив, наставив на них мой пистолет. Завидев меня, он спросил:
— Как она?
— Умерла, — ответил я.
Он помолчал, а затем произнес:
— Возможно, это из-за меня.
— Нет, это я убил ее.
Он вопросительно взглянул на меня.
Я молча опустился на землю.
Харада снова сказал:
— За этими ребятами нужен глаз да глаз, а я хочу взглянуть на «Подсолнухи». Или лучше вы?
Я покачал головой:
— Нет, сходи ты.
Он кивнул. Передав мне оружие, взял из кабины грузовика карманный фонарик и взобрался в кузов. Не меняя позы, я вытащил из кармана пачку «Хайлайта». Последняя сигарета, мятая. Прикрываясь от дождя ладонью, я закурил. Сигарета была безвкусной.
Через некоторое время из кузова показался Харада. Когда он спрыгнул на землю и подошел ближе, я увидел, что лицо его заметно повеселело.
— Это оригинал! Конечно, следует дождаться результатов экспертизы, но сомнений быть не может. Это оригинал, причем даже в лучшем состоянии, чем я предполагал. «Подсолнухи» Ван Гога! Теперь ваша очередь идти смотреть.
Я помотал головой:
— Я хочу спросить у тебя кое-что.
— Что?
— Они ведь были спрятаны внутри моей картины. Где именно они были закреплены: на внутренней картине с изображением комнаты или на обратной стороне жестяной двери?
Он улыбнулся:
— На двери. Ваша жена явно сделала все, чтобы не повредить ваше произведение. «Подсолнухи» были закреплены клеем на жестяной двери за четыре уголка края канвы.
Вот как? Я передернул затвор. Направил дуло пистолета в бок грузовика. Харада пытался что-то сказать, но я уже нажал на спусковой крючок. Снова передернул затвор и снова выстрелил. И еще два раза. Пули пробили в бензобаке четыре аккуратные дырочки. Из них побежал и потек в нашу сторону бензин. Радужной змейкой он расползался по темной земле под нещадно хлещущим ливнем.
— О боже, — пробормотал Харада.
Тасиро и все остальные затаили дыхание.
В этот момент я бросил окурок. Игра? Может, да, а может, и нет. Трудно сказать. Куда он упадет? В лужу? Или в бензин? Погасит вода окурок? Или нет? Трудно сказать. Дождь не загасил огонек моей сигареты. Очертив дугу, окурок упал на переливающуюся радугой землю. Мгновенно занялось пламя и тут же перекинулось на бензобак.
Последовал взрыв. Темнота окрасилась алым. Отлетевший кусок металла оцарапал мне щеку.
Харада попытался подняться, но тут же рухнул как подкошенный.
— О боже, — повторил он, и в этот момент весь грузовик охватило пламя.
Раздался грохот. Тент загорелся. Темноту нарушало только фантастическое алое пламя. В его отблесках я видел ошеломленное лицо Харады.
— Вы… вы… но почему…
— Просто огонь перекинулся, — проворчал я. — Кстати, погиб человек. Два человека погибли из-за этих «Подсолнухов».
В ответ он глубоко вздохнул:
— Не то время года, чтобы огонь перекинулся.
— Так и для подсолнухов не то время года. Они еще не цветут. Только бутоны наливаются. Вот будет бон,[66]тогда и зацветут.
— Но когда огонь перекидывается, он обычно не так ярко горит.
— Может быть… — Проворчав это, я еще долго смотрел на догорающий грузовик.
Огонь и вправду был ярким. Казалось, он опаляет сами небеса. Он горел торжественно, с помпой. Горел с громкими всполохами. С ночного неба мощными струями хлестал дождь. С земли, словно вылизывая темное небо, вздымалось пламя. Огонь отодвигал холодный мрак, создавая иллюзию жаркого летнего полдня. Пламя было пышным и каким-то выпуклым. Такое бывает по праздникам. Так ведь это же праздничный огонь! Праздничный огонь в честь одного человека.
Это горят подсолнухи.
Наконец Харада сухо произнес:
— Что вы собираетесь делать дальше?
— Ждать, — ответил я, — терпеливо ждать. Спокойная пустая жизнь обязательно придет.
Вдали завыла сирена.
