— Черт возьми, что же с вами случилось? — не удержалась она от вопроса.
Он медленно моргнул.
— Вы сами выбрали свою жизнь, Эмили Микаллеф?
— Да, конечно.
— Смогли бы вы отказаться от дела, ставшего вашим призванием? От того, что предназначено судьбой?
— Смогла бы.
— Если так, вы бы быстро поняли, что не это является вашим истинным призванием, — объяснил Саймон, упершись ладонями в колени. Эмили бросились в глаза тонкие длинные пальцы, Эмили сказала бы, что это руки пианиста. — Если этого не произошло, значит, вы занимались тем, что было предначертано судьбой.
— Всю свою жизнь я посвятила политике, — призналась Эмили. — При чем тут предназначение? Тот, кто утверждает, что имеет призвание, просто не знает, как по-другому объяснить свои поступки.
Саймон на минуту повернулся к ней, будто желая рассмотреть получше. В свете лампы его правый глаз казался неестественно белым.
— Я не занимаюсь политикой.
— Нет. Вы всего лишь помогаете людям, убивая их.
— Мы заботимся о людях, а потом они о нас.
— Ну, если вам так больше нравится…
— Однажды вы стали матерью беспомощного ребенка, а теперь дочь проявляет заботу о вас. Вскоре она будет вас купать и кормить с ложечки. Вы произвели ее на свет, а она… она сделает то, что заложено природой.
— Значит, вы считаете себя посредником между людьми и природой?
— Речь идет о другой природе.
— А вы, Саймон, чей ребенок?
— Ничей, — ответил он, отводя взгляд в сторону.
— Вас ведь тоже кто-то родил на свет.
— Нет! — воскликнул он. — Я не являюсь ни ребенком, ни отцом, ни братом! Я даже не являюсь самим собой! Саймон выжил и возглавляет тех, кто хочет переродиться через смерть в другую сущность бытия. — Он вновь посмотрел на нее пустым мертвым взглядом. — Так же как преданный сын или дочь провожают мать к смерти.
Эмили посмотрела ему в глаза, потом перевела взгляд на беспорядочные пряди волос, спадающие на лоб и виски.
— Я не хочу, чтобы умерла Хейзел. Нужно всего лишь продержать меня здесь пару дней без лекарств, и скорее всего я умру своей смертью.
— Не волнуйтесь, я позабочусь о вас.
— Я даже знаю для чего, — ответила Эмили. Теперь она поняла, что это за запах. Так пахнет залежалый кусок мяса в холодильнике. Да, от Саймона исходит запах разлагающейся плоти.
— У меня с вашей дочерью много общего, возможно, скоро нас свяжет общее дело, — спокойно сказал он. — Интересно, пожелает ли она посвятить себя великой цели, как и я?
— Посмотрим, что она сделает, когда отыщет вас. Боюсь, вас ждет неприятный сюрприз!
— Она никогда меня не найдет, — улыбнулся Саймон. — Тем не менее вы правы: сюрприз действительно будет! — Он подтащил свой стул поближе к женщине, пока не уперся коленями в ее ноги. В нос ударил омерзительный запах. — Вы принимаете мои извинения?
— За что?
— За вашу подругу. Не хочу, чтобы между нами затаилась злоба.
— Разве вас интересуют мои чувства?
Он провел руками по коленям, будто стряхивая невидимые крошки.
— Вы правы, не интересуют. Но у меня нет причин вести себя с вами грубо и непочтительно. — Прижав руку к груди, Саймон улыбнулся щербатым ртом. — Вы у меня в гостях. Не хотите ли чашечку чаю? — спросил он, поднимаясь с места.
— Спасибо, что-то не хочется.
Саймон встал и подошел к плите, и Эмили услышала, как он в темноте чиркнул спичкой об стенку. После короткой вспышки загорелась одна из конфорок, и он поставил на плиту чайник. Старушка посмотрела на расположенную напротив дверь. Убийца сам предлагал подышать свежим воздухом. Интересно, что бы произошло, согласись она на его приглашение? Эмили попыталась встать со стула, не стараясь скрыть своего намерения, чтобы не вызвать у преступника ненужных подозрений. Ноги у нее затекли от долгого сидения на месте, и при попытке встать колени тотчас подкосились. Хорошо, что рядом оказался стол, который помог обрести равновесие.
— Не спешите, — посоветовал Саймон, не отрываясь от плиты.
Эмили осторожно обернулась, желая выяснить, что находится за спиной, и обнаружила еще одно окно, под которым стояла единственная в хижине кровать. В окне, словно отражаясь в грязном пруду, тускло мерцали звезды. Кроме того, старушка разглядела странные миниатюрные квадратики над кроватью. В полумраке ей удалось разобрать, что они имеют одинаковую форму и размер. Их было около двадцати штук. Пока Эмили пыталась рассмотреть их, квадратики стали светиться. Вдова почувствовала, как по всему телу побежали мурашки. Сзади подошел Саймон с лампой в руках.
— Вы слышите их? — спросил он.
Квадратики оказались фотографиями, сделанными «Полароидом». Свет лампы позволил рассмотреть ужасающиеся подробности: изуродованные лица, открытые в предсмертном крике рты. Голова загудела, а в висках громко застучали невидимые молоточки.
— Господи помилуй! — воскликнула Эмили, задыхаясь.
Она услышала грохот падающего стула, на котором сидела, и только потом сообразила, что сама уронила его, бросившись к двери. Открыв дверь, Эмили выскочила во двор, и тотчас леденящий холод петлей стянул горло, а снег ожег холодом ноги. Вокруг не видно ни зги — лишь обнаженные стволы берез и ольх тянутся к предрассветному небу, словно безмолвные и темные столбы, разделяющие мир на части. Эмили кинулась в одну сторону, потом в другую и, не удержавшись на ногах, упала на землю. Холод пронизывал до костей. На пороге хижины стоял Саймон, и слабый желтоватый свет, льющийся из дома, падал на снег. Единственный признак жизни на многие мили вокруг.
— Вам помочь? — осведомился он.
— Идите к черту со своей помощью! Чтоб вам гореть в преисподней! — закричала она в ответ.
— В преисподней? — переспросил Саймон, перешагивая порог. — Имеете в виду то место, где есть огонь и теплее, чем здесь?
Он тихо рассмеялся и вернулся в хижину. Приподнявшись, Эмили села и посмотрела на закрытую дверь. Саймон вряд ли позволит ей умереть, ведь она нужна ему как приманка. Хейзел обязательно найдет ее и придет сюда, будь ее мать жива или мертва. А Эмили очень хотелось жить.
Она с трудом поднялась на ноги, будто весила целую тонну, и медленно поплелась к хижине, обещающей хоть и скудное, но тепло. Дверь оказалась запертой. Так он еще хочет унизить ее, заставив просить милости у убийцы!
— Впустите меня! — закричала Эмили и забарабанила в дверь.
В следующее мгновение Саймон открыл ее и, посторонившись, впустил старушку в дом. Чайник уже кипел на плите.
— Возьмите одеяло с кровати, — предложил он вдове.
Дрожа от холода, Эмили завернулась в одеяло и села на краешек кровати. Силы покинули ее, и в первый раз за все время страх уступил место отчаянию, а на глаза навернулись слезы.
