вперед и схватил Шпатца за руку.
— Я хотел бы, чтобы этот разговор шел по-другому, но раз уж ты сам начал, то давай я буду честен с тобой. Я позвал тебя, потому что считаю, что ты все еще способен здраво мыслить, и что надвигающаяся война тебе тоже поперек горла. Нет, подожди, не говори ничего! Да, я виссен. Теперь я знаю это совершенно точно, но ведь и ты меня знаешь! Ты знаешь, что я хороший парень, да, у меня есть склонность к авантюрам, и я люблю деньги... Но это потому что у меня их никогда не было достаточно! Я обычный живой человек! И я просто хочу и дальше оставаться живым. Понимаешь?
Шпатц, конечно же, понимал. Но перед глазами почему-то всплывало то перекошенное лицо Сигилд поверх тяжелого армейского пистолета, то лягушачий рот Тедерика Вологолака, пляшущего вокруг стола...
— И они тоже просто хотят жить, — Флинк понизил голос. — Нас вынудили, понимаешь? Обстоятельства таковы, что если мы ничего не предпримем, нас всех просто переловят и перебьют по-одному. Если Сеймсвилль проиграет, то кайзер распространит на его территорию свои порядки. Это будет настоящая резня. Его головорезы убьют всех — женщин, детей, стариков. Только лишь под предлогом того, что они родились... неправильными. Не такими.
— И как вы хотите этому помешать?
— Мы уже делаем, что можем, поверь! Мы устраиваем диверсии и всячески саботируем гонку вооружений, чтобы оттянуть начало военных действий. Мы очень хотим мирных перемен. Кайзер сделал очень много, он превратил Шварцланд из кучки разрозненных и слабых государств в одно большое и сильное. Он решил проблему голода и безработицы. Он... Я признаю, что жить в Шварцланде много лучше, чем в Сеймсвилле. И я хочу жить здесь и дальше, И приносить пользу этой стране, насколько могу. Но меня никто не послушает, пока не увидят мой анализ крови. А когда увидят, то будет... Ну, ты знаешь что. «Примите с честью вашу судьбу...»
Флинк замолчал и с шумом втянул через трубочку остатки молочного коктейля.
— Ты говоришь «мы», значит вас много? — Шпатц убрал руку под стол и сжал ее в кулак, ногти больно впились в ладонь. «Не обдумывай словесные кружева, которые он будет плести, — Готтесанбитерсдорф пошевелил длинными пальцами, копируя движения лапок паука. — Чем больше ты будешь искать в них рациональное звено, тем более уязвимой будет становиться твоя психика».
— А сам-то как думаешь? — Флинк слабо улыбнулся. — Не думай, что среди нас одни только виссены. Большинство обычные люди, просто они тоже уверены, что бессмысленная жестокость только вредит. Шпатц, подумай сам, сколько пользы могут принести виссены! Ведь наши возможности несколько больше человеческих. Мы можем обеспечить связь на расстоянии. Можем врачевать душевные раны. Вести допросы преступников в конце концов! Мы можем мирно жить и сосуществовать! Нужно всего лишь...
— Что же?
— Всего лишь несколько простых политических реформ. Точнее, достаточно одной.
— Доктрина о чистоте крови.
— Вот видишь... Уверен, ты тоже считаешь этот документ несправедливым. Я не верю в то, что за несколько месяцев ты превратился в упертого виссеноненавистника.
— Я могу думать все, что угодно, Флинк, — Шпатц усмехнулся. — Вес моей политической фигуры все равно стремится к нулю.
— Я думаю, ты сейчас просто прибедняешься, Шпатц, — лицо Флинка стало серьезным. С его крысиной мордочкой это смотрелось скорее комично, чем угрожающе или авторитетно. — По рождению ты Фогельзанг. Шансы, что следующим кайзером станет Хаган — примерно семь из восьми.
— Не думаю, что для виссенов это хорошая новость... Хаган вряд ли отменит доктрину о чистоте крови, скорее уж закрутит гайки еще крепче.
— Я не об этом, Шпатц! Вовсе не о движениях в политических верхах, а о том, что тебе надо перестать прятаться за ничтожной работой секретаря и заявить уже права на фамилию! Она твоя по праву рождения, по праву индекса идеала... Ты умен, рассудителен, ты молод, в конце концов! И оказавшись в Вейсланде ты точно сможешь влиять на ситуацию. Шпатц, неужели тебе не хочется сделать мир справедливым? Ведь для этого у тебя есть все!
«Если ваш разговор продлится больше, чем несколько минут, шансов у тебя нет. Ты сдашься, прогнешься и начнешь соглашаться, — тонкие губы Готтесанбитерсдорфа растянулись в жутковатой улыбке. — Нет-нет, не пугайся! Тебе следует позволить ему сделать это с собой. Химический допрос покажет воздействие, а также и то, что оно не было необратимым».
«Оно точно обратимо?»
«Если твой приятель виссен первого типа, то да»
«А если нет?»
«Я с моими ребятами буду неподалеку. Я не позволю случиться непорпавимому».
— Шпатц, можно я попрошу тебя только об одной вещи? Пойдем сейчас со мной, я хочу, чтобы ты поговорил с одним человеком. Я понимаю, что я не особенно убедителен. Кто я такой, в конце концов? Так, мальчишка-разнорабочий, который все еще не может досыта наесться сладостей. Но я даю тебе слово, что если ты не захочешь к нам присоединяться, мы просто позволим тебе уйти. Это будет только твой выбор. Договорились?
Флинк протянул ладонь, и Шпатц ее пожал. В конце концов, что он потеряет, если послушает еще одного человека?
— Ты не пожалеешь, правда! — Флинк хлопнул его по плечу и вскочил. Шпатц тоже поднялся. В голове мелькнула мысль, что вроде бы он собирался после этой встречи в кондитерской пойти куда-то в другое место. Впрочем, неважно. Вряд ли встреча с этим «одним человеком» продлится долго...
Приятели вышли из кондитерской и остановились на крыльце.
— Ты случайно не на мобиле? — спросил Флинк.
— Увы, я недавно его разбил, и он до сих пор в ремонте.
— Жаль! Впрочем, тут недалеко, погода отличная, прогуляемся.
— Куда нам идти?
— До поворота, а потом еще минут десять, — Флинк повлек Шпатца вперед, по Мейнштрассе. Шлатц подумал, что для этого часа здесь как-то маловато прохожих. Только какой-то мужчина в красно-синих клетчатых брюках читает газету на скамейке и трое мужчин в рабочей форме занимаются каким-то ремонтом фасада. Во всяком случае, рядом с ними стоят какие-то ведра, валики и кисти.
Сидевший на скамейке мужчина сложил газету, поднялся во весь свой немаленький рост и шагнул навстречу Шпатцу и Флинку.
— Какая удивительная встреча, герр Шпатц! Я надеялся вас повидать
