каждый из них рассказывал по-своему.
В своей автобиографии 1954 года «Дитя века» (A Child of the Century) Хехт писал, что Микки Коэн впервые обратился к нему в 1941 году, вскоре после неудачного сбора средств в зале студии Fox для «Еврейской бригады» Питера Бергсона. По словам Хехта, у Коэна также было представление о том, что с руководителей студии можно собрать «миллионы» на дело Бергсона, хотя, предположительно, Коэн имел в виду несколько иную тактику сбора средств. По словам Хехта, когда он объяснил Коэну, что такая попытка уже предпринималась и потерпела неудачу, Коэн ответил: «Выдвигают свои предложения, да?».
Однако, в своей собственной автобиографии 1975 года, Микки Коэн изложил такую версию их встречи и ее цели: «Прежде всего, — сказал Коэн, — Бен Хехт обратился к нему, а не наоборот. И год был не 1941-й, а 1947-й — существенная разница, если учесть, что в это время началась и закончилась целая мировая война. На тот момент, по словам Коэна, он никогда не слышал о Хехте, а узнав, что писатель хочет с ним встретиться, спросил: «Кто такой Бен Хехт?». Наконец, Коэн вспомнил совершенно иную причину встречи. Она не имела никакого отношения к «Еврейской бригаде» Бергсона, которая к тому времени уже была мертвой темой, а заключалась в том, что Коэн хотел заручиться поддержкой Израиля в его горькой войне за независимость. Казалось бы, в этом есть смысл, ведь к 1947 году Хехт стал воинствующим сионистом.
В Соединенных Штатах в то время было почти столько же разновидностей сионистов, сколько и евреев. Были религиозные сионисты, рабочие сионисты, умеренные сионисты, боевые сионисты. Отколовшиеся от сионизма группы действовали как в условиях междоусобного конфликта, так и в условиях сотрудничества. Еврейские социалисты склонны были видеть в сионистском движении конкурента своему движению, отвлекающего внимание и энергию американского еврейства от более важной, по мнению социалистов, цели — улучшения условий жизни и труда народных масс. Социалисты рассматривали создание государства Израиль как по сути буржуазное, капиталистическое предприятие.
В 1947 г. Палестина находилась на осадном положении, поскольку дни британского мандата подходили к концу, и стало ясно, что Великобритания не намерена выполнять принятую тридцать лет назад Декларацию Бальфура, в которой говорилось, что Лондон и правительство Его Величества будут «благосклонно смотреть на создание в Палестине национального дома для еврейского народа». Между арабами и евреями Палестины шла гражданская война, и против британских войск совершали террористические акты как арабские, так и еврейские партизаны. Один из еврейских партизанских отрядов, «Хагана» («Оборона»), был организован Давидом Бен-Гурионом, и в его состав входили люди, которых англичане во время войны обучали тактике «коммандос» для выполнения заданий в тылу врага. Теперь эта британская подготовка использовалась, как и опасались англичане, в рейдах и вылазках против британских войск, для атак и подрывов мостов, железных дорог и радарных установок. «Хагана» была сформирована совершенно незаконно, тем не менее она считала себя «законной» еврейской армией.
Менее легитимными партизанскими отрядами были так называемая «банда Штерна» и агрессивный «Иргун Цеваи Леуми» Менахема Бегина. В период с 1943 по 1947 год «Иргун» Бегина вел неустанную войну против британского владычества, и Бегин стал восприниматься, а возможно, и сам стал восприниматься как некое олицетворение еврейской храбрости, выносливости и военной беспощадности, как еврейский Аттила или Чингисхан. Бен Хехт, писал Микки Коэн, пришел к нему, чтобы попросить помощи в сборе средств для Бегина и террористов «Иргуна».
В то время, по признанию Коэна, он не слишком внимательно следил за международными делами и за тем, что происходило в Палестине. Но Коэн считал себя хорошим евреем, и когда он встретился с Хехтом и когда Хехт в драматических выражениях объяснил ему цели и значительные успехи «Иргуна», Коэн быстро воодушевился и добровольно предложил свои услуги в деле «Иргуна». Насильственный характер деятельности Иргуна, очевидно, пришелся по душе гангстеру Коэну. Как он писал: «Этот парень меня чертовски взволновал. Он начал рассказывать мне, что они действительно сражаются, как рэкетиры. Они не просят четвертак и не дают четвертак. И я был в полном восторге от них».
Коэн также мог понять, почему некоторые представители голливудской верхушки не проявляли особого энтузиазма по поводу возможности создания независимого Израиля. «Евреи, — писал он, — очень самодовольны, особенно когда они занимают высокое положение в обществе, в своей сфере деятельности». Это было правдой. Чем больше русские продвигались вверх в социальном и экономическом плане, тем больше они, казалось, думали и вели себя как старая гвардия, антисионистски настроенные немцы. (Хотя даже у немцев была своя сионистская концепция. Хотя они отвергали идею еврейского государства как нереальную фантазию, а американские реформистские раввины приняли резолюцию, в которой заявили о своем «безоговорочном» неприятии такой идеи, они характерно добавляли: «Америка — это наш Сион»).
К 1940-м годам все больше преуспевающих россиян отказывались от традиционности и присоединялись к «более американским» реформистским храмам немцев. Правоверный иудаизм стало синонимом бедности, отсутствия прогресса — той партийной линии, которую немцы приняли более, чем на поколение раньше. Писательница Дорис Лилли сформулировала этот феномен иначе: «Когда у человека есть десять миллионов долларов, он уже не еврей». Этот процесс десемитизации, заметный по мере приобретения богатства и статуса, был также назван законом убывающей озабоченности.
Но Коэн по-прежнему считал себя членом борющегося еврейского низшего класса и пообещал Хехту, что сам организует сбор средств для «Иргуна». Мероприятие было организовано в голливудском ресторане Slapsie Maxie's, доля в котором принадлежала Коэну. Разумеется, были приглашены главы крупных студий, такие как Голдвин и Майер, но, как и предполагал Коэн, они отказались, хотя адвокат Коэна пришел к нему с сообщением, что Голдвин и другие могут быть более благосклонны, если Коэн перейдет на сторону более умеренной и менее террористической «Хаганы». Но Коэн не захотел этого делать. В результате в ресторане Slapsie Maxie's собралась не та элита, что шесть лет назад в магазине Fox. Зато собрался солидный контингент кинозвезд, включая Бетти Грейбл и Гарри Джеймса, а также все известные в округе игроки, плюс несколько видных судей, поскольку в работе Микки Коэна было важно иметь друзей среди представителей судебной власти. (Хотя в близлежащем Бербанке азартные игры были запрещены, игорные салоны, управляемые Лански, открыто процветали, и неудивительно — шерифское управление Бербанка, полицейское управление и даже некоторые чиновники штата в Сакраменто были в доле). Один судья, который даже не был евреем, приехал из Галвестона, чтобы доставить свой личный чек на пять тысяч долларов. В отличие от дела Фокса, на этом собрании не принимались никакие
