бы открылась. Повсюду были глаза: они были уверены в этом. — Скажи мне кое-что. Только одно, пожалуйста.
Хорошо, ответил Фабрицио взглядом. Луны не было, даже за толстыми окнами. Луна никогда не заглядывала сюда. Раздался скрип.
Это было очень опасно. Для нее, для него. Фабрицио рисковал всем ради нее, и она знала это.
— Если бы ты встретил меня при других обстоятельствах, не в этом проклятом кондоминиуме, что бы ты сделал? — ее тон стал мечтательным, словно они оказались не здесь, не в этой комнате, не в этой жизни.
Темнота снаружи не будет длиться вечно. Они не знали, что еще случится. Но знали, что у них мало времени. Мало времени. И даже не касаясь друг друга, они соединялись в объятиях.
— Не знаю… Я бы пригласил тебя на ужин к себе домой.
— Пригласил на ужин? Это все, что ты можешь придумать? Пригласить на ужин к себе домой? — она улыбнулась, несмотря на отчаяние.
— Я никогда никого не приглашал к себе домой на ужин.
Ее глаза вспыхнули счастьем в тусклом свете. Счастьем в сердце этого ужаса. За занавесками было что-то, шевелилось, перемещалось, не останавливалось ни на секунду. Да, но сейчас, именно в эту минуту они были вместе.
И что-то должно было случиться, потому что Фабрицио нарушил все правила и импульсивно обнял ее. Она отбросила всякое сопротивление, и позволила поцеловать себя, и, в свою очередь, поцеловала его, прижалась к нему всем телом. Как отказаться от того, что притягивало их друг к другу? Как предотвратить взрыв, который случится сейчас, в этой комнате? Как не закричать? Как не заплакать?
Франческа застыла. Отодвинулась от него на сантиметр.
— Когда ты впервые пришел ко мне, — дыхание. — Когда ты попросил у меня гаечный ключ. День, когда исчезла Тереза.
Он слушал.
— Ты сказал мне, что раковина сломалась.
Он слушал.
— И что ты должен быстро починить ее, потому что… ты пригласил кое-кого на ужин, — какая-то птица издала длинный глухой свист. — Или я что-то путаю? — старые стены скрипели. — Фабрицио!
Было неясно, что таилось в этом голосе.
Фабрицио немного отстранился, совсем ненамного. Теперь они больше не являлись единым целым. Прошло неизвестно сколько времени, а потом он сказал:
— Это неправда.
— Как это — неправда?
— Это было просто оправданием. Я хотел познакомиться с тобой. Я должен был познакомиться с тобой, Франческа. Я только и делал, что думал о тебе. Я увидел, что твоего мужа и Эммы нет дома, и пришел.
— Как ты узнал, что их нет?
— Я следил за тобой, Франческа. С самого начала.
— Но ты мог бы придумать тысячу других причин, чтобы встретиться со мной. В миллион других дней, — она посмотрела на него очень внимательно, готовая поверить всему, что он скажет.
— Это единственное, что пришло мне в голову: гаечный ключ.
— Гаечный ключ, чтобы починить раковину к ужину, которого у тебя не было и не могло быть? — она пыталась переубедить свой разум.
Взрыв. Воспоминания о тех месяцах. Но она не хотела видеть эти воспоминания. И все же с ее губ сорвался вопрос:
— Почему ты всегда один? Фабрицио, пожалуйста, ответь мне.
Он стоял перед ней и молчал. Высокий, сильный.
Глаза такие темные.
Ты никогда не отвечаешь, хотелось ей крикнуть, но приходилось шептать, потому она закричала шепотом.
— Что с тобой? — она его оттолкнула. — Почему ты никогда ничего не рассказываешь? Я ничего о тебе не знаю.
Он уставился на нее. Он не двигался.
— Поговори со мной хотя бы один раз, черт! — она толкнула его снова, сильнее.
Она всего лишь просила окружавших ее людей поговорить с ней. Но никто с ней не разговаривал. Девочки заворочались во сне. Он не ответил.
— Почему у тебя нет детей? Почему у тебя нет женщины? Почему ты не можешь быть нормальным? Почему ты не можешь быть таким, как все?
Эти мысли тебе вкладывают в голову жильцы, ты так не думаешь! Это они! Он говорит, что солгал, чтобы узнать тебя поближе! Безобидная ложь, чтобы познакомиться с тобой! Она слышала голос дома, это был он, никаких сомнений, но это совершенно невозможно.
Он не двигался.
— М-да, ты не отвечаешь. Ты никогда не отвечаешь! Виолончель. Это все, что для тебя важно. Как ты можешь быть всегда один? Никто не хочет быть один.
Взрыв. Воспоминания, долгие месяцы, сломавшие ей мозг. Что-то пошло не так. Но она не хотела, не хотела, чтобы что-то исчезло. Такого не могло быть.
— Никто не хочет быть один, — мягко повторил он. И она посмотрела на него, все еще полная надежда. Такого не могло быть.
— Почему ты никогда не говорил мне, что был женат?
— Но какое это имеет значение, Франческа?
— Почему твоя жена вдруг сбежала из дома?
Это не твои слова, Франческа, это слова Колетт! Ты не такая!
Фабрицио провел рукой по липу. И снова промолчал.
— Почему ты не сказал мне, что все малыши во дворе больше не ходят к тебе заниматься?
— Франческа, на что ты, черт возьми, намекаешь, — сказал он, разводя руками, как бы говоря: только посмотрите на нее.
Эта женщина. Эта маленькая девочка. «Если бы она была дочерью Фабрицио, это было бы намного лучше», — снова услышала она голос Колетт. Темноволосая женщина с красивой белокурой малюткой на руках, лицо этой девочки — ошеломленное, а не застенчивое, как она сначала подумала, на маленьком личике такое выражение, будто ребенок никого тут не знает. Женщина передает ребенка в руки Фабрицио. Дверца машины закрывается за ребенком. Фабрицио исчезает на несколько дней. Но нет, о чем ты думаешь?!
Он подошел к ней:
— Я был с тобой, Франческа. Когда мы услышали крики во дворе в тот день, когда исчезла Тереза, я был с тобой. Ты же знаешь.
Воспоминание потрясло Франческу. Фабрицио на пороге ее дома, впервые. Потный. Возбужденный. Как если бы… Нет. Это невозможно. Она больше не контролировала свое тело, и это тело попятилось.
— Но у тебя было время… сделать это… сначала… А потом пойти ко мне, — она замолчала. Не верила в то, что говорила. — Ты был весь потный, когда пришел, — она снова замолчала, недоверчиво. — Время, чтобы… время, пока Марика не заметила, что ее дочь исчезла. Время, чтобы прийти ко мне.
Он подошел ближе. Она застыла. Он остановился.
— Это невозможно. Ты же знаешь. Это невозможно.
— Ты был весь потный.
Он положил руки ей на бедра.
— Подожди, — сказала она. Оттолкнула его.
Еще одно воспоминание. Как она бежала ночью, без мобильного телефона. И он оказался там и
