все встрепенется и зазвенит, покатится из края в край эхо перезвона.
И оно покатилось. Груня первой нарушила этот покой. Выскочив из кабины, она раскинула в восторге руки.
— О-го-го!!! — крикнула Груня, словно вызывая кого-то.
«О-го-го!» — сразу же отозвалось вдали и полетело, понеслось во все концы, будто Действительно кого-то там разыскивая. И долго еще шла перекличка этого уже стоголосого «о-го-го», которое все отдалялось в золотом звоне и, отдаляясь, множилось, а множась, медленно утихало.
Вот будто бы уже все затихло. Все умолкло. И вдруг чуть слышно отозвалось снова: «О-о-о…»
Да, воистину волшебные явления встречаются в природе.
Такая красота, кажется, и в камне способна разбудить чувство восторга. Но человеку, бывает, свалится на душу такой камень, что уже ничто ему не мило. Ничто. Немилой была сегодня эта уральская сказочность и Надежде. Слишком свежая и слишком жгучая обида жгла ее сердце. И опять боль ей причинил Шафорост.
— Да ну его! — пыталась развлечь подругу Груня. — Ты погляди — чудо-то какое!
— А и в самом деле! — подхватила Дарка, водитель машины, тоже солдатка. И брякнула, будто арапником хлестнула: — Пошли ты его под три тысячи, да и еще сто! Он даже кукиша твоего не стоит.
Дарка тоже вышла из кабины и стояла возле Груни как завороженная.
Этой дебелой, грубоватой на слово молодице не повезло на внешность. Она принадлежала к тем женщинам, которым, когда они смотрятся в зеркало, от досады аж плюнуть на себя хочется… Но бывает, когда и эти непривлекательные женщины становятся красивыми. Это случается обычно в минуты восторга. Когда Дарка чем-то залюбуется, она в этот миг — и только на миг — словно перерождается: светлеет лицо, исчезают морщины, а большие зеленоватые глаза темнеют, загораются.
Именно такой стала Дарка сейчас в этом хрустальном лесу.
— Ау! Ау-у-у!!! — уже в один голос, как дети в дудку, выпевали Дарка и Груня, стараясь выманить из машины Надежду.
Но Надежда оставалась безучастной. Она даже не сошла на землю, чтобы размяться после нелегкой дороги, по которой они с рассвета тряслись втроем в тесной кабине полуторки.
— Довольно! Поехали! — поторопила она молодиц. — Путь не близкий.
Дорога и действительно предстояла еще длинная. А Надежда спешила. Надо было непременно сегодня же вернуться на стройку, чтобы не вызвать еще большего гнева Шафороста. К тому же она хотела этой поездкой показать ему, что он несправедлив, жесток. Ох, как он жесток по отношению к ней! Встреча с Ларисой еще острее дала почувствовать эту его неприязнь.
Надежда догадалась, что Шафорост видел их, когда они, взволнованные, замерли в объятиях друг друга. Наверное, это его тоже тронуло. Может, именно потому и накричал так на диспетчера, чтобы выглядеть перед Надеждой подобрее. Но потом, когда вернулся в кабинет и застал женщин отчужденными, — доброта его исчезла.
— Вы ко мне? — спросил с холодным удивлением, словно не понимая, почему она оказалась в его кабинете.
— Да, к вам, — опомнилась Надежда и сразу же горячо заговорила о вмерзших в лед плотах.
Она говорила с болью, с возмущением, но Шафорост прервал ее:
— О лесе пусть заботятся снабженцы. — И вдруг как отхлестал: — И вообще не суйте нос не в свое дело!
Надежда не знала, куда деваться от обиды. Несколько дней не показывалась ему на глаза. Старалась обходить его десятой дорогой. И даже тогда, когда дело требовало обратиться именно к нему, посылала кого-нибудь вместо себя.
Вероятно, еще долго избегала бы его, если бы не записка, которую ей вчера прислали из госпиталя. Какой-то раненый, очевидно еще очень слабый, неровными закорючками скупо сообщал, что видел Василя. Когда он его видел, в записке не было помянуто, но для Надежды и это уже много значило. Она сразу бросилась к Шафоросту.
— Захар Петрович, умоляю вас. Это же недалеко. Говорят, не больше семидесяти. Если б машина, я бы к утру вернулась.
— Откуда?
— Ой, да разве вы не слышали? Вот, поглядите, пишет, что Васю видел! — Надежда пылала счастьем. В эту минуту она совсем забыла об их вражде и с наивной доверчивостью, как другу, протянула записку.
Но Шафорост и не читая сообразил, в чем дело. Помолчал немного, пожал плечами:
— Не понимаю.
— Да что же тут непонятного, Захар Петрович?
— Разве только у вас муж на войне?
— Конечно нет… — осеклась на слове, подумав, что и впрямь трудно найти сейчас женщину, у которой бы война не забрала мужа, сына, жениха.
— А что же будет на строительстве, если все вдруг бросятся на розыски?
Шафорост говорил негромко, сдержанно. Но в каждом его слове слышалось такое возмущение, что она уже корила себя за то, что обратилась к нему со своей просьбой. Повернулась было к двери, но он остановил ее.
— Садитесь! — И неожиданно упрекнул: — Почему на монтажных узлах нет теплушек?
К утеплению монтажных узлов Надежда не имела никакого отношения, однако, чтобы не обострять разговор, не стала решительно возражать.
— Вы же знаете почему — леса не хватает.
— А почему не хватает? — В голосе его зазвенели металлические нотки.
Надежда опешила: как это почему? Ведь совсем же недавно отхлестал ее: «Не суй нос не в свое дело! Снабженцы на то есть!» А теперь выходит, будто она виновата, что леса не хватает.
— А вы как хотели? — словно угадал ее мысль Шафорост. — Чтобы само плыло к берегу? — На лбу его нервно задергался шрам, и он уже не скрывал своего раздражения: — Полагаться на снабженцев? Так нас тут и снегом занесет!
У Надежды перехватило дыхание. От обиды затуманилось в голове. Какое-то мгновение не могла вымолвить ни слова.
— Что же мне делать? — спросила наконец, чтобы выяснить, как именно она должна обеспечить участок лесом.
— Не знаю, — буркнул Шафорост. — Вам поручено, вы и думайте. — И резко потребовал: — Чтобы в течение пяти дней на всех узлах были теплушки. Все. Выполняйте.
И вот она, вся еще под впечатлением стычки с Шафоростом, растревоженная, взвинченная, едет выполнять это новое для нее задание. Конечно, она понимала, что Шафорост горячился не из прихоти. Лес стал проблемой. И не верилось, чтобы в краю лесов, в царстве лесов такая проблема возникла. Еще в Запорожье, когда только-только зарождалась мысль о строительстве в зимних условиях, на уральский лес возлагали большие надежды. Говорили, там его так много, что можно возвести целые города. И это не преувеличение. Так оно до недавних пор и было. Но война и тут повернула все по-своему. Строить приходилось не один запорожский цех. Множеству других заводов — больших и малых, выхваченных из промышленных центров, нужно было возвратить жизнь. И возвратить быстро, незамедлительно. Этого требовал
