Места для парковки не было, не считая окружавшей дом освещенной грязной узкой дорожки. Я затормозила возле пикапа для перевозки вина — без колес и со сломанной задней дверцей. Заглушила двигатель и вышла из машины. Проходя к крыльцу, я искоса поглядывала на питбуля. Деревянные ступеньки сильно заскрипели под моими ногами, что привело пса в состояние дикой ярости. Собака рвалась с такой силой, что вся его будка сотрясалась до основания. Оглядев двор, я увидела бесчисленное число старых машин: возможно, миссис Вирик наряду с прочим барахлом торговала и уцелевшими запчастями.
Верхняя часть входной двери была стеклянной; вместо занавески стекло закрывал кусок материи, которая когда-то, возможно, была кухонным полотенцем. Слышно было, как работает телевизор — видимо, телесериал еще не закончился. Когда я постучала, стекло жалобно задребезжало под костяшками моих пальцев. Через мгновение миссис Вирик высунула голову и открыла дверь. В гостиной горел верхний свет, а дальше виднелась ярко освещенная кухня.
Хозяйка дома оказалась на вид гораздо приятнее, чем я ее себе представляла. Когда мы говорили по телефону, я думала, что это старая карга — сгорбленная, неопрятная, с лохматыми седыми волосами, слезящимися глазами и щетиной на подбородке. Она упомянула в разговоре свой сарай, и я вообразила старуху, которая хранила журналы «Лайф» с 1946 года. В моем воображении рисовался дом с высокими, до потолка, кипами газет, везде кошки и грязища.
У женщины, которая пригласила меня войти, было круглое полное лицо. Ее рыхлое тело колыхалось во все стороны и, казалось, раздувалось при движении, тогда плоть заполняла все пространство внутри ее платья. В ней, наверное, закончился процесс брожения, потому что та раздражительность, с которой я столкнулась во время телефонного разговора, теперь исчезла. Она выглядела сомневающейся и нерешительной, и от нее пахло, как от кукурузных шариков, которые дарят на Рождество. На вид ей было восемьдесят пять лет и ни одним днем меньше.
Впустив меня, она повернулась ко мне спиной и тяжелой походкой направилась к креслу, предоставив мне самой закрывать дверь. Воздух начали сотрясать раскаты смеха, хотя ничего смешного никто не говорил.
— Вы убрали мусор? — Взрыв хохота. — Нет?
Чем бессмысленнее были слова, тем сильнее приступ веселья. Миссис Вирик взяла пульт и уменьшила громкость телевизора. На краю стола возле ее кресла я заметила полупустую бутылку «Олд форрестер».
— Вы нашли? — спросила я.
В глубине ее голубых глаз промелькнуло то ли лукавство, то ли чувство вины. Она взяла сложенный вдвое лист бумаги, который затрепетал в ее дрожавших руках.
— Зачем вам это нужно?
— Вы помните Виолетту Салливан?
— Да. Я была знакома с ней много лет назад.
— Вы, должно быть, слышали, что нашли ее тело.
— Я видела по телевизору.
— Тогда вы знаете о том, что с ней в машине был шпиц.
— По-моему, сказали: «собака». Не помню, чтобы говорили о шпице.
— Это был шпиц, и я думаю, что его продали вы. Вы нашли упоминание об этом в старых документах?
— Да, но я могу сказать вам только, кто купил щенка. Я понятия не имею о том, куда собака попала после этого.
— Понимаю. Дело в том, что я подозреваю, что тот человек, который купил собаку и подарил ее Виолетте, и есть убийца.
Она отрицательно замотала головой:
— Нет, это неправда! Я не могу в это поверить. Это не укладывается в моей голове.
— Почему? — Я увидела за окном вспышку света и посмотрела через плечо — какая-то машина въезжала на дорожку. Питбуль залаял с новой силой.
Миссис Вирик дотронулась до моего плеча, и я повернулась к ней.
— Потому что я знаю этого человека много лет. Мы с моим покойным мужем долгое время были его клиентами, и он хорошо к нам относился.
— Вы говорите о «Голубой луне»?
— О нет. «Луна» — это бар. Мой муж не употреблял спиртного. Он ни разу в жизни не напился.
— Простите, мне не следовало делать поспешных выводов. Вы продаете запасные части автомобилей?
— Не для таких машин, как у вас. Я слышала, как вы подъехали. Звук показался мне незнакомым. Я глуха на одно ухо, но другое слышит хорошо.
— А как насчет запчастей к «шевроле»?
— К ним, и к «форду», и к другим, но я не понимаю, какое это имеет отношение к собаке.
— Можно мне посмотреть документ?
— Я как раз думаю, стоит ли мне это делать. Я не хочу никому причинять вреда.
— Вред уже был причинен. Я с радостью заплачу за информацию, если это поможет вам принять решение.
— Сто долларов?
— Согласна. — Доставая кошелек, я заметила, что мои руки дрожат. Нужно было поскорее убираться оттуда.
Она засмеялась.
— Я сказала это только для того, чтобы посмотреть на вашу реакцию. Никаких денег мне не нужно.
— А документ?
— Ну раз уж вы проехали такой неблизкий путь.
— Я вам очень признательна. Она протянула мне бумагу.
Это было все равно что получить Гран-при. Я развернула сложенный лист, чувствуя себя ведущей церемонии награждения, вытаскивающей из конверта карточку с именем победителя и уже знающей то, что зрителям еще только предстоит услышать. Победитель…
— Том Пэджет?
— Вы знаете маленького Томми? Мы всегда называли его Маленьким Томми в отличие от его отца, который был Большим Томми.
— Я плохо его знаю, но знакома с ним, — сказала я и подумала о том, как он богат сейчас, когда его жена умерла, и в каком отчаянном положении, должно быть, был при ее жизни.
— В таком случае я не понимаю, как вы могли подумать, что он способен на такое.
— Возможно, я ошибаюсь. — Я почувствовала, как внутри у меня нарастает страх. Сунув бумагу в сумку, я положила руку на ручку двери, приготовившись выскользнуть из комнаты.
Старуха, которая раньше не двигалась с места, вдруг заерзала.
— Он всегда говорил, что если кто-нибудь спросит о собаке, я должна сразу дать ему знать. Так что я позвонила и предупредила его, что вы приедете.
Во рту у меня пересохло, в груди со страшной силой бухало сердце.
— И что он ответил?
— Его это как будто не особенно заинтересовало. Он сказал, что подъедет поговорить с вами и все объяснит, но, должно быть, опаздывает.
— Мне показалось, что кто-то только что подъехал.
— Это не он. Он бы постучал в дверь.
— Если он появится после того, как я уеду, передайте ему, пожалуйста, что я имела в виду другого человека и прошу прощения за беспокойство.
— Передам.
— Можно воспользоваться вашим телефоном?
