я киваю и провожу пальцем у себя под носом. Я стараюсь взять себя в руки, и девушка, кивая мне, возвращается к своей работе. Когда она заканчивает укладывать мои волосы, я все еще остаюсь босиком. У меня забрали обувь, которая была на мне в день похищения, а другую так и не дали.
Когда мы завершаем марафет, девушка стучит в дверь, и ее отпирает тот же самый мужчина. Он отступает назад, склонив голову набок, оценивая мой вид. Когда я выхожу, в мою голову понемногу возвращается боль, и с каждым шагом я все больше убеждаюсь в реальности происходящего со мной.
Я иду по извилистому коридору в большую открытую комнату, которая, благодаря высоким стенам, обшитым вагонкой, а также люстрам над моей головой, еще светлее, чем коридор, и может быть потенциальным местом для проведения всякого рода мероприятий. Также я вижу установленную на штатив камеру, обращенную к невысокой платформе с большим белым холстом, стоящим на ней. Этот холст напоминает мне фотофон для съемок.
В углу комнаты я вижу Кроноса, разговаривающего с мужчиной в угольно-сером костюме. Я вздрагиваю, когда узнаю его. Шериф Брэдшоу. Конечно, сейчас он в штатском, но рыжие волосы и борода выдают его так же сильно, как и мои волосы.
Мое появление привлекает их внимание, и Кронос шагает ко мне, оставляя шерифа стоять на месте. Титан останавливается в нескольких футах от меня и улыбается, раскачиваясь на каблуках и держа руки в карманах. Сегодня он тоже в костюме.
– Превосходно, скажи своей жене, что она проделала впечатляющую работу, – говорит Кронос, и мужчина позади меня хмыкает в знак согласия, а мое сердце замирает.
Так эта девушка – его жена? Определенно не по своей воле, ведь он выглядит слишком устрашающе, да и она, похоже, не в восторге от того, что оказалась здесь.
– Так вы занимаетесь сводничеством? – я поджимаю губы.
Мне вообще не следовало открывать рот и привлекать к себе внимание. Но какой в этом смысл? Я и так нахожусь в центре этого, что бы я ни делала.
– В тебе по-прежнему присутствует наглость, – ухмыляется Кронос. – Не взглянуть ли нам еще раз на твой контракт?
В его взгляде появляется какое-то непонятное выражение, и я вздрагиваю, вспоминая, что Аполлон сказал про ловушку. Его слова эхом раздаются в моей голове.
Кронос достает планшет и нажимает на кнопку, после чего на экране появляется электронная версия моего контракта. Мужчина пролистывает несколько страниц, прежде чем остановиться и указать мне на выделенную часть.
У меня сводит желудок, когда я понимаю, что подписала документ, пропустив эту часть.
В случае если кредитополучатель не в состоянии погасить кредит, выполнять обязательства и вносить платежи, он/она соглашается подчиниться обязательствам по контракту, передавая себя в долговое рабство, пока кредит не будет погашен. Право на сервитут может быть передано третьим лицам по усмотрению кредитора.
Боже, меня сейчас стошнит.
Будто чувствуя это, Кронос отступает назад, и я сгибаюсь пополам. Меня рвет на пол, и я едва не забрызгиваю его ботинки. Когда мой желудок перестает бунтовать, я выпрямляюсь, вытирая рот тыльной стороной ладони.
Кронос обходит лужу и хватает меня за плечо, притягивая ближе.
– Я бы тебя ударил, если бы мне не было дела до твоего хорошенького личика. Это неуважение! – он толкает меня, и я едва не наступаю ногой в свою же рвоту.
Девушка, которая делала мне макияж, бросается вперед с рулоном бумажных полотенец и встает перед ним на колени.
– Видишь, Кора, я научу тебя вести себя прилично, как и ее, – он щелкает пальцами. – Вот так это будет работать: ты будешь сидеть тихо, как мышь, а если ты попытаешься позвать на помощь, я позабочусь о том, чтобы тебя настиг твой самый страшный гребаный кошмар. Кивни, если поняла.
Я смотрю на него, кипя от злости, но медленно киваю. В моей голове я представляю себе его смерть. Представляю Джейса, Вульфа и Аполлона, врывающихся внутрь и убивающих каждого из них. Это единственная фантазия, за которую я крепко держусь.
Один из Титанов подходит ко мне ближе и ведет меня к платформе. Этот парень высокий и худощавый, со светло-русыми волосами. Я намеренно встречаюсь с ним взглядом, прикусывая внутреннюю сторону своей щеки, заставляя себя не отворачиваться. У него голубые глаза, но далеко не такие кристально-чистые, как у Джейса.
Его губы изгибаются, а затем он сажает меня на стул и подходит к камере, на которой загорается красная мигающая лампочка.
Я убираю волосы с лица и смотрю в объектив. Меня ослепляет вспышка.
– Да, вот так хорошо, – кричит Кронос, обращаясь неизвестно к кому.
Я бы хотела, чтобы парящее чувство вернулось, но чем дольше я нахожусь в этой комнате, тем яснее становится у меня в голове. Они накачивали меня наркотиками.
Мой взгляд опускается на руки, лежащие на коленях, и я изо всех сил стараюсь не менять выражение лица.
Конечно, они накачивали меня наркотиками. Без них я просто бы сошла с ума, особенно с мыслями о том, что случилось с парнями. Этот ужас засел в глубине моего сознания.
Вот почему девушка избавилась от моей еды.
Свет в комнате тускнеет, мои ладони тут же становятся холодными и липкими, и я смотрю на улыбающегося Кроноса. Должно быть, у него кружится голова от предвкушения, что он вот-вот вернет свои деньги.
Внезапно меня освещает луч прожектора, и мне инстинктивно хочется прикрыть глаза рукой, но Кронос поднимается на платформу и вытягивает мои запястья, скрепляя их стяжками, а затем проводит пальцем по клейму песочных часов. Если бы в моем желудке что-нибудь осталось, меня бы снова стошнило. Стяжки впиваются в мои запястья, а затем он отпускает меня, и мои руки снова безжизненно падают мне на колени.
– В отличие от некоторых, ты не дрогнула, и я восхищаюсь этим, – Кронос спрыгивает с платформы, направляясь к камере. – Если бы ты могла предложить мне больше, у меня, возможно, возникло бы искушение оставить тебя себе. Выше нос, девочка, позволь им увидеть твое лицо и твои сиськи.
Я приподнимаю подбородок и хмуро смотрю ему в глаза.
Гребаный ублюдок.
– Джейс мертв?
– Ты думала, что он сможет выжить после пули, выпущенной моим человеком?
После этих слов в моем сознании становится пусто, ведь какая-то часть меня не верила, что он на самом деле умер. Зря я начала об этом говорить, потому что надежда, которую я лелеяла на свое спасение, разлетелась вдребезги.
Мои глаза горят, но я все еще не могу плакать, а на лице
