Похлопывая по плечу, даю знать, что бесит он меня уже значительно меньше. Обхожу и, не прощаясь, двигаю к выходу.
– Можно, я у тебя сегодня заночую? – орет мне в спину.
– Можно, – не оборачиваясь, дополнительно ладонью отбиваю.
Некоторое время катаюсь по городу. Пролетаю вдоль и поперек несколько раз, пока не сгущается темнота. После уже вяло тащусь домой.
Предупреждаю маму, что за ужином будет на одного человека больше. Перекидываюсь парой фраз с отцом. Препираюсь с кобрами. Как не подраконить? Лишь, когда их трескотня сливается в один неразборчивый писк, сваливаю.
Посмеиваясь, взбегаю наверх. Включаю свет. Нахожу перебитый, но все еще живой смартфон. Врубается с первого запроса. Но, мать вашу, когда он подключается к сети, я обмираю.
Смахиваю бесконечную ленту сообщений. С разбивающимся о ребра сердцем, читаю крайние.
Сонечка *Солнышко* Богданова: Боже, Артем, где же ты? Мама узнала, что Лиза беременна и увезла ее в больницу. Я боюсь! Набери меня! Срочно!
Сонечка *Солнышко* Богданова: Я приехала за ними. Мы в Областной Клинической. Отделение гинекологии.
Сонечка *Солнышко* Богданова: Черт возьми, Чарушин… Где ты?!
Сонечка *Солнышко* Богданова: Приезжай скорее… Мне страшно. Кажется, что они готовят ее к прерыванию… Скорее, Чарушин!
Продолжаю смотреть в треснувший экран и ничего не вижу. Либо ослеп, либо труба все же приказала долго жить – не могу понять, с какой стороны вырубило. Ураганом проносятся мысли. Не разбираю, как исчезают. Потому что одна стучит громче остальных.
Беременна… Лиза беременна… Беременна…
Яростно, непрерывно и лихорадочно долбит. Все заглушает. И все тело стремительно себе подчиняет. Слабо соображаю, когда, словно одержимый, несусь вновь вниз по лестнице. Под град неразборчивых беспокойных реплик со стороны семьи, выскакиваю на улицу. Запрыгиваю в тачку, завожу мотор и резко выруливаю на дорогу.
Втопив педаль газа до упора, отстраненно отмечаю, как меня заливает под одеждой потом. Жарко. Кожа горит. И при этом трясет нещадно. Шманает настолько, что в руль приходится вцепляться, чтобы не создать каких-то нечаянных резких движений.
Затяжные гудки разрывают рассеянное пространство салона. Добираюсь до отчаяния и обратно, пока Сонька принимает вызов.
– Боже, Чарушин… – слышу, что плачет, и еще мощнее меня припечатывает. – Где ты был?
– Вне зоны, – выдаю глухо и абсолютно бесполезно.
– Угу… Полдня!
– Сонечка, что там? Не томи, блядь? – срываюсь, переставая соображать, в какой точке вселенной нахожусь. Дорогу на автомате пролетаю. – Лиза беременна, да? Твою мать, это правда? Серьезно? Серьезно?! – лишь озвучив, осознаю масштабы происходящего.
Это же… Это… Мать вашу… Мать… Ребенок?
– Серьезно. Правда, – шепчет Сонька сквозь слезы.
И меня, блядь, разрывает. Раскидывает на горящие атомы. По всему, блядь, миру. Освещаю, собраться не в силах.
Пока Соня не тарабанит дальше:
– Пожалуйста, приезжай скорее… Они ее куда-то увезли… Долго нет… Я боюсь, что… Боюсь, что это аборт.
Едва запаренный мозг принимает информацию, меня накрывает новой, одуряюще-мощной и разрушительной волной жара.
– Какой аборт, нахуй? – хриплю, словно заржавевшая система. – Какой аборт?!
– Я не знаю… – скулит Сонька. – Мне ничего не говорят.
Нет… Нет… Нет, она не пойдет на это… Моя Лиза никогда так не поступит! Это же ребенок… Наш… Наш!
– Я в пути. Скоро буду, – бросаю быстро и шумно прежде, чем отключиться.
Но скоро не получается. На въезде в город собирается пробка. Пока тащимся друг за другом гуськом, стучу по рулю, как припадочный. В какой-то момент, не сдержавшись, расплющиваю сигнал. Матерюсь и, как полный неадекват, режу соседнюю полосу, буквально силой впихиваясь в их ряд. На ор клаксонов и заслуженный вал матов, смачно луплю ладонью по локтевому сгибу и выворачиваю в небо кулак.
Думать над своим поведением не хватает ни внутреннего ресурса, ни внешнего.
К черту воспитание!
Однако, как бы безбожно я не нарушал, за одну улицу до ОКБ пробка встает намертво.
Сука… Только сейчас допираю, что я всю эту половину дня, пока Соня пыталась дозвониться, тут таскался. И на территории больницы – в хирургическом, у Бойки. И по окрестностям…
Если бы взял телефон с собой… Если бы взял… Время бы не было потеряно.
«Они ее куда-то увезли… Боюсь, что это аборт…»
Распахиваю дверь и словно на свободу выбираюсь. Стремительно врываюсь в темноту. Не озадачиваюсь необходимостью закрыть машину и тем, что после того, как движение возобновится, она заблокирует весь ряд. Просто… Я просто начинаю бежать. На старте выжимаю максимум. Финишную точку не вижу, но я ведь точно знаю, где она находится. Дорогу осилит идущий, так?
Забываю о том, что должен контролировать дыхание. Сходу заглатываю ртом морозный воздух. Чем больше, тем сильнее он выжигает внутренности. Только меня этим не остановить. Спасибо долбаному тренеру Кирилюку за выносливость. На пике собственной потребности выдаю, словно реактивная ракета. При этом чувствую только свое сердце. И разрывает его не от физической нагрузки.
«Лиза беременна…»
«Они ее куда-то увезли… Боюсь, что это аборт…»
Беременна… Моя… Наш…
Дай успеть… Дай успеть… Господи… Дай…
Я бегу. И пока я бегу к ней, бой не проигран.
58
Я не сомневалась…
© Лиза Богданова
– Бабушка?
Удивляюсь, потому как точно помню: она мертва.
– Бабушка… Как ты? Как твоя спина? Как дела? – смеюсь, ощущая искрящуюся в груди радость. – Я скучала... Я так скучала, бабушка…
Не отвечает. И не улыбается в ответ. Молча что-то протягивает. Принимаю машинально. Прижимаю теплый пушистый комок к груди и лишь тогда осознаю, что очень замерзла. Меня всю трясет.
– Что это, бабушка?
– Котенок.
Едва она это выговаривает, звереныш шевелится и мяукает. Смеюсь, когда удается разглядеть крохотные глазки.
– Красивый, – выдыхаю, покачивая малыша. – А это мальчик или девочка?
– Неважно, – отрезает как-то непривычно сердито. – Убей его.
– Что? – в шоке замираю. Не моргаю, пока из глаз не выкатываются слезы. – Как я могу его убить?
– Ну, ребенка своего ты же собираешься убить! – припечатывает с сердитым упреком. – Его не жалко?
– Нет… Что ты?.. Я не собираюсь… Нет… Нет! Нет! Нет!
Кричу и кричу, но бабушка разворачивается и просто уходит. А я почему-то побежать за ней не могу. Ног не чувствую. Ниже талии, словно и нет меня. Грудь распирает до боли. А руки, будто двадцатикилограммовые плети – тянет вниз. Сражаясь с собой, пытаюсь удержать котенка, но он вдруг растворяется и исчезает.
