пускай, говорит, кто-нибудь теперь другой полазит на сопку.
Мимо барака прошла ватага с песней. Надорванные и простуженные глотки изрыгали хрип и рев. В топоте каблуков по доскам чувствовалась сила, рвущаяся наружу.
— Слышал? Как львы ревут. Потом свалятся в канаву боком на мерзлоту и закашляют…
В барак стали собираться артельцы, новые жители вместо ушедших ребят. Почти все — потомственные золотоискатели. Дохнуло спиртом, послышались увесистые выражения. На столе появилась колода карт и к ней потянулась корявая рука, чтобы «снять». Игроки сгрудились к столу.
— Да, — потихоньку сказал Мишка, — Поля права все-таки. Надо браться за каждого вот такого. Ерунда, что некогда. Она находит время. На днях рассказывает мне: ее ребята заключили договор между собой, что не будут ни пить, ни играть в карты. Кто нарушит условие — долой из артели, без выплаты за работу по подготовке деляны. Назвали свою артель «Трезвость». А я вот упустил своих. Теперь, наверное, проклинают меня. И стоит.
15
Мишка сделался совсем мрачным, когда зашедший утром старатель сообщил о двух спившихся насмерть, одном зарезанном и о других менее значительных праздничных событиях. Со своей хандрой и ворчаньем он делался еще ближе и роднее. Лидия старалась расшевелить его. Вытащила на улицу, потянула на постройку и сидела с ним на верхних венцах пустого нардома. Она ходила по разрезу, осматривала алданзолотовское строительство. Обменивались мыслями о том, о сем. Лидия была благодарна Мишке. Он много сделал для нее своей искренней прямотой, чутьем, которое редко обманывало его и в житейских вопросах. Мишка в свою очередь ценил ее за знания, за умение объяснить то или иное событие, не понятное ему. Они продолжали свои прогулки и после праздника, урывали минуты, чтобы пройтись по берегу Ортосалы, сбросившей ледяные одежды. Подолгу молчали, глядя на бешеную быстроту мутных волн, слушая однообразный грохот горной реки.
Однажды по прииску прошел слух о самородке в пять фунтов. В банк явился старатель, вынул из кармана кусок, похожий на камень, изъеденный водой, и положил на доску перед окошечком. Кассир поинтересовался: «Кто сдает?» — «Нездешний», — улыбнулся сдатчик, не обязанный называть свое имя. Ему выдали деньги. Мишку возмущала нелепая случайность, делающая одного богатым в минуту, тогда как другой в это время лишается последнего куска хлеба. За примерами недалеко ходить, он сам знал, как обрывается вдруг заработок на деляне из-за катастрофы или самым естественным образом, когда отсутствует содержание. Он все чаще заводил разговор о присоединении старателей к союзу. Это было его больное место. Ему представлялся достроенный нардом пустым. Напрасная и наивная мечта загнать золотоискателей в клуб или читальню!
— Ты опять что-то раскис, — улыбалась Лидия. — Опять преувеличиваешь. Все будет хорошо, вот посмотришь. «С. Г.» очень скоро организует культурную работу в нардоме. У него большой опыт. Сейчас негде развернуться. Ты сам знаешь, что на улице под открытым небом на Алдане не расхрабришься очень. Нужен угол. Ты его почти построил. Ты ведь сам говорил, что нардом не одни бревна, сложенные друг на дружку и накрытые крышей по чертежам техников. Ты ведь за этими бревнами видел что-то еще, правда? Ты знаешь, о чем я говорю: о культурной силе, которая у нас есть здесь и ждет, когда этот Косолапыч позволит мне войти в новенький клуб. Ты расхандрился, Мишка. Ты спроси у меня, что значит клуб. Это — магнитная подковка, которая поднимает все, что легче и податливей, а потом за первыми пойдут вторые ряды, и наконец должно произойти то, о чем ты, Косолапый, так мечтаешь — все станут людьми. Клуб будет родным домом для наших алданцев. Вокруг здания надо разбить площадки для футболистов, гимнастов, всевозможных игр и упражнений. Будет кипеть и внутри и вокруг дома. Надо только бить в одну точку, пока не сдвинется пласт. Неверно я говорю?
Мишка криво усмехнулся Они стояли при входе в поселок. Был тихий вечер с легким морозцем. Лужи затягивала ажурная ледяная корочка. Из поселка доносились звуки гармошки и глухой топот.
— Самородок обмывают…
В поселке было безлюдно — еще не кончились работы на разрезе, но улица, казалось, гуляет и горланит. Когда подошли ближе к счастливому бараку. Мишка понял, что самородок достался знакомой ему артели. Вспомнив спирт, выплеснутый в лицо широкоплечим старостой, он стиснул зубы. Так и есть: богатый становится еще богаче. Гармошка буквально захлебывалась, рассказывая о неожиданном счастье. В ответ раздавались гиканье и топот. Получалось впечатление, будто люди сошли с ума и бьются о стены, не жалея ни рук, ни ног. Парень недовольно косился на Лидию, которая иначе воспринимала веселье и с улыбкой поводила плечами.
— Неужели тебя может веселить такая штука?
— А ты не пошел бы, скажи откровенно?
— Нет.
— Почему?
Мишка вдруг посветлел.
— В чем дело, если хочется. Покажи им, как бодайбинцы пляшут. Идем.
Он подхватил Лидию под руку и ввел в дверь. Навстречу от стола поднялся староста. Радушно улыбаясь, в наступившей тишине, вызванной появлением неожиданных гостей, приглашал:
— Дорогим гостям первое место. Проходите и товарищей приводите.
— Ты, значит, не ушел на Терканду? — говорил Мишка.
— Нам и тут пока хорошо, банк близко, а там намоешь — не донесешь еще.
Староста потеснил артельцев и принялся усаживать гостей на первое место, за середину стола.
— Да ты не хлопочи, мы на минутку.
— Вы хоть не прикасайтесь, а должен я гостей приветить или нет? Он нам в руки дался без мозолей, и проводим его весело, чтоб не обижался.
Примолкший парень с гармонией громко икнул. Он едва сидел, ноги разъезжались, ежеминутно сдвигал колени, чтобы не уронить двухрядку. По сигналу старосты продолжать веселье парень мотнул головой и, встряхнув плечами, заиграл неожиданно верно и четко плясовую «Алданку». Пальцы мчались по ладам сами собой. Лады прищелкивали, поблескивали золотые кольца. С нар сорвался белокурый молодец в клетчатых штанах, в жилете поверх белой рубахи, и пошел мелкой дробью по половицам, сосредоточенно вглядываясь в свои мелькающие ноги; выпрямился, плавным жестом убрал вихор со лба и надвигался все ближе на Лидию. Лидия не сводила глаз с его ног. И когда плясун отошел настолько, чтобы выйти ему навстречу — тряхнула головой. Повскакали с мест, чтобы лучше видеть ее пляску. Она шла на белокурого молодца, он отступал вприсядку боком, выметывая ногу в ее сторону, словлю отбиваясь. Она повернулась от него и с платочком в поднятой руке закружилась, как вихрь на дороге. Барак грянул «браво». А она уже стояла неподвижно с опущенными вдоль тела руками. Только грудь поднималась и опускалась. К Лидии теснились, чтобы рассмотреть поближе, как диковинку, и, кажется, готовы
