Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
притаилась крепость. Запертая и тёмная. После разгрома на перевале кайденичи не показывались наружу. Калашники с отчаянными чуварами подползали под стены, но ничего не разведали.
Только приметили, что позорный кол с башенки над воротами успели убрать.
Ещё бы!
Против крепости стояли аж четыре знамени. Могучий поморник, вольнолюбивый чегель, отважный снегирь. И лебедь, простёрший белые крылья.
– Помогай, что ли, брат Смешко. Малость притомился я, по горам лазивши.
Страшный лук витязя, обманчиво лёгкий в руке, мало кому покорялся, кроме хозяина. Зато у Гуляя был – продолжением воли, овеществлённым выражением взгляда. Первый витязь держал две стрелы. Красную с белым пером, что Смешку убила. И простую серую, коей Смешко ответил. На обеих запеклась кровь.
Облак стоял с отроками, держал древко. Стыдливая троица, оставшаяся от гордой дружины. Младшие чада окаянские не смели глаз поднять от земли. Облак хоть кровь за вождя пролил, а они? У братского шатра прохлаждались, пока ловкие калашники обоих не сгребли. Со всем скарбом дружинным. Со знаменем.
Воевода их не срамил. Толку-то мальцов опалять, когда сам виновен горше других. «Наука впредь вам, – сказал тихо. – И мне…»
Гуляй смотрел на крепость, взгляд был очень спокойный. Ни гнева, ни жалости, ни возможности промаха. Царские вновь стояли клином, в полной броне. Пусть кайденичи, если смотрят, видят их точно такими, как на Громовом Седле. Ильгра куталась в плащ за спинами побратимов, тонкими пальцами ласкала топорики. Никто взабыль не ждал, чтобы осаждённые решились на рукопашную, но вдруг повезёт?
Гуляй насадил пяточки обеих стрел, Смешкину сверху. Зацепил тетиву колечным хватом, только ему кольцо было без надобности. Плечи лука пошли назад, воздух тонко заныл, не вынося напряжения. Ещё миг, и Гуляй разжал пальцы, сложенные затвором. Тетива взрезала ветер. Стрелы ушли бок о бок, очень отлого. Сила выстрела позволяла бить почти по прямой.
Канули в снежную пелену, волнами катившуюся с бедовника, пропали безвестно… Гуляй опустил лук. Удара не было слышно, но он знал: послание достигло Кайденовых домочадцев. И будет истолковано верно.
Покаянные головы
Хорошо слаженный деревянный дом стоит звонкий и голосистый. Приложи к стене звучащие гусли – и он запоёт весь, отзовётся каждым своим бревном, стропилиной, половицей…
Оттого резкий двойной удар в стену смотровой башенки раздался гулко и слышно. Так, что на пороге боярской ложницы вздрогнул нечаянный наследник Кайденов, и с ним первый сокольник.
– Что там, Югвейн?..
– Не знаю. Так стрела бьёт… стрелы.
Воган судорожно вцепился в волчий ковёр, глаза стали большими и круглыми:
– На приступ идут?..
Югвейн поспешил его успокоить:
– Мыслю, грамотку перекинули. Вставай, сын Кайдена, вздевай красный кафтан. Пора ответ отвечать, ряд рядить с Неуступом, уговор уговаривать.
Старого боярина всегда одевали двое уборных слуг. Молодой, нравный Вейлин холопами гнушался, а Вогана комнатная челядь признавать не спешила. Безлюдно стало в покоях, дурной знак. Так разбегаются от обречённых. «Вернётесь ещё. Ужо вам…» Югвейн бодро поднялся, поставил на ноги обмякшего хозяина. У самого вздрагивали поджилки, но отроку он этого не покажет. Воган схватил его за руку:
– Ты куда? Не ходи…
– Надо, боярин. Грамотку приму и вернусь.
Если слух не обманывал, мизинные сокольники уже вышли на боевой ход, поднялись к башне. Колупали дерево тесаком, глухо бранили крепко всевшие железки. Боялись новых стрел, трепетали изломать долетевшие, всматривались в пелену снега. Голоса звучали испуганно.
Когда Югвейн вышел на пятерь, ловцы толпились во дворике. Они что-то рассматривали. Заслышав шаги первого сокольника – подняли головы. Югвейн увидел пятна лиц, неживые и бескровные в зелёном свечении. Снедаемый тревогой, он испытал чувство падения. Невесомой и погибельной лёгкости, как на тропе с перевала, когда стрелы били о камни.
Люди, стоявшие внизу, все были чужими.
Те, кому он мог доверять, на кого мог опереться, остались с молодым Вейлином под Громовым Седлом. На него смотрели дети предавших царевича Гайдияра. Младшая родня варнаков Пропадихи, прибившихся к былым врагам. Хищная стая, чуткая на добычу и на опасность.
В голове тоненько зазвенело, под ногой дрогнула утлая жёрдочка сквозь пустоту. Югвейн придал голосу спокойную властность:
– Грамотку мне сюда.
– Нету грамотки, – ответил медленный голос. – Только стрелы нагие.
Югвейн увидел два древка. Одно простое, другое с боярским красным пером. Два железка в чёрной ржавчине крови. Воган зря возится с пуговками, застёгивая парчовый кафтан. Не будет важных поклонов, не будет ряда и уговора. Только сдача на милость. И помилует Сеггар не всех.
Седмицу назад молодые кайденичи едва не дрались за право пойти с Вейлином на перевал. Ныне везение показывало изнанку. Искавшие добычи и славы затравленно озирались, щерили зубы. Сидевшие дома смотрели повеселей, на что-то надеялись.
Югвейн спросил:
– Что за воротами?
– Стоят, – сказали ему. – Ждут.
– Кто, много ли?
– Неуступ в силах. Чувары с теми… недобитками. Дикомыты ещё.
По двору залетал ветерок. Правобережники были худшей из казней. С Сеггаром хоть говорить можно, а эти ж дикари. Людской речи не разумеют, обхождением воинским не горазды. Всех доберут, кто избегнет Неуступова косаря. И будут плясать, размахивая чёрными ножами, узоры на рожах тёплой кровью малюя…
– Чего ждут-то?
– Голов наших повинных.
– Ещё постоят да к стенам приступят.
– А у нас про них луки снаряжены! – кукарекнул молодой, храбрый не по уму.
Его нагнули подзатыльником, озлобленно сбили наземь. Югвейн понял: надо что-то быстро сказать, сделать, осёдлывая бурун, крутившийся во дворе.
Не успел.
Сзади, дёргая последнюю пуговку, явил себя Воган. Ох как не вовремя! Старый Гволкхмэй одним словом взнуздал бы лихих молодцов. Вейлин сорвал бы голос, навязывая свою волю. Воган был научен только просить. Не веяло от него ни властью, ни силой. Ему досталось лишь имя. Да и то…
Могло выручить.
Могло сгубить.
Гадать некогда, мгновение требовало дел.
– Справу убитого витязя мне сюда, – начал распоряжаться Югвейн. – Ты! Голову в платы узорочные закутаешь, на щит боярский возложишь. Ты! Отворяй сундуки, неси знамя, чтобы…
Сокольники не сдвинулись с места. Когда стоишь пятками на углях, ничто не указ. Ни привычка повиноваться, ни честь господина.
– Неуступ месть мстить припожаловал.
– Златом-серебром кланяться без толку, не возьмёт.
Югвейн едва узнавал знакомые голоса, вместо людей говорили гогоны, смотревшие из дверных щелей по кругу. Мёртвые лошади, волки и росомахи. Набитые кречеты в великих уборах.
– Зачинщиков головами выдать.
– Э! Перстом-то не тычь!
– Кайдены нами владели.
– Их вина вольная, наша невольная.
– Повинных голов хотят? Будут им повинные головы…
– Кайдена выдадим! За него нам простится!
– Имай сына чернавкина, проклятого семени отпрыска!
– Умел за высоким столом без правды сидеть, умей и за всех по правде ответить!
– Не сидел я
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
