и при этом не мог дождаться, когда оно закончится.
– Вот как мы поступим, – наконец промолвила Андреа. – Когда минутная стрелка подойдет к двенадцати и начнется очередной час, я просто встану и уйду. Давай не будем говорить друг другу «прощай». В буквальном смысле не попрощаемся.
– Э-э… Отлично. Самая правильная идея.
– Потрясающая!
Нам оставалось двадцать минут. Мы болтали без умолку, вспоминая обо всем и обо всех, кроме событий нескольких недель, омраченных преследованиями Коротышки Гаскинса и его приятелей с мешками на головах. Я радовался, что мы сумели избежать неприятной темы. Откуда мне было знать, что однажды тот кошмар вернется?
За пять минут до истечения часа Андреа спросила:
– Где Энтони, Дэвид?
Наша старая игра. В последнее время мы ее забросили. Я помассировал пальцами виски и закрыл глаза.
– Хм-м. По нулям. Может, он наконец-то сыграл в ящик. А ты? Что-нибудь пришло в голову?
– Я точно знаю, где он.
– Да ну? И где же Энтони?
– Сидит в кресле, смотрит телевизор и пьет пиво. И ненавидит себя, потому что продул свой единственный шанс, упустил самую прекрасную и добрую женщину в мире. Так пусть теперь живет и раскаивается! Мне этого достаточно.
– Ага. А я добавлю – он потерял самую лучшую дочь в истории. На его месте я никогда бы тебя не бросил.
Она рассмеялась.
– Ужасно и одновременно прекрасно.
– Значит, мне зачет!
Откуда-то с улицы донесся бой часов. Самый нежный и печальный изо всех звуков.
– До скорого? – спросила Андреа, соскальзывая со стула.
– До скорого.
Она чмокнула меня в щеку, развернулась и исчезла из моей жизни. Только звякнул колокольчик в дверях.
Эпилог
Сентябрь 2017 года
День посещений
1
Улик против меня было множество. Пресса и местные телеканалы заранее признали меня виновным и объявили монстром – на основании скудных утечек из полицейского управления. Я предпочел не давать показания, решив выждать и посмотреть, как карты лягут. До тех пор, пока нет подозрений в отношении моего сына, я буду чувствовать себя спокойно, поступая так. А дальше я не заглядываю.
Время покажет. Когда меня обнаружили, я был весь в крови, а рядом лежал отец с перерезанным горлом – рана длиной шесть дюймов. Дом Безгласия полиция нашла той же ночью, и отрицать мое пребывание там невозможно. Судебная экспертиза, черт бы ее побрал. Не забывайте и о том, что грузовик Дикки Гаскинса стоял припаркованный перед домом моих родителей.
Время покажет.
Моя линия защиты на данный момент проста: держать язык за зубами. Как я скучаю по детям – невозможно описать. Я испытываю боль ежедневно и ежечасно. Однако я спас старшего сына, и это придает мне сил.
Поверил ли я в ту чушь, которую несли мой отец и Гаскинсы? Все эти мутные разглагольствования – проклятия, исцеления, пакты и гонения… Нет. Ни на секунду. Однако обряд Пробуждения сработал, и мой сын вроде бы выглядит нормальным – насколько возможно в текущих обстоятельствах. Дважды в неделю он посещает психотерапевта. Дети перевелись в школу в Колумбии – сорок пять минут езды от места моего заключения, а также недалеко от безутешной бабушки. Андреа заботится о всех четверых, как о своих собственных, хотя я никогда не просил ее об этом.
Я любил ее в юности.
И люблю ее сейчас.
2
День посещений в тюрьме.
Я сижу на пластиковом стуле – самой худшей конструкции, какую только можно вообразить: он впивается в задницу, причиняя жуткую боль. Передо мной столик, за ним стеклянная перегородка; рядом висит древний телефонный аппарат. Андреа сидит по другую сторону, четверо детей стоят у нее за спиной. Всякий раз от этой картины у меня слезы наворачиваются на глаза, и я никогда не пытался их скрыть.
Снимаю трубку, стараясь не думать о миллионах бактерий на ее поверхности. Андреа делает то же самое.
– Привет, ребята! – кричу я, зная, что они могут кое-что расслышать сквозь стекло. – Вы сделали мой день! Боже, какие вы красивые!
– Мы по тебе жутко скучаем, – говорит Андреа. Самое чудесное, что она действительно скучает. По глазам вижу.
– О-о… Представьте себе, я скучаю еще больше. По всем вам.
– Есть новости? – спрашивает она с шаловливым огоньком в глазах – любого Санта Клауса заткнет за пояс.
– Целая куча! Вокруг сидит столько интересных людей. Имел занимательную беседу с грабителем банка. А еще на неделе прочел книгу! Гарри Поттер и что-то там еще. Ну и белиберда, скажу я вам!
– Папочка, как не стыдно! – вопит Хейзел по ту сторону стекла. Я коварно хохочу.
Уэсли улыбается. Мейсон улыбается. Логан на коленях у Андреа улыбается. Даже Хейзел улыбается, с немым укором – дочке не нравится мой словесный понос. Дети не могут полностью скрыть ненависть к обстоятельствам, мысли о степени моей виновности, отвращение к тюрьме и к моему в ней пребыванию. Однако они стараются скрыть это, а их любовь ко мне делает задачу выполнимой.
У меня нет способа узнать текущее психическое и эмоциональное состояние старшего сына; выглядит он неплохо. До прихода семьи я поклялся, что постараюсь об этом не думать во время визита.
Дети говорят по очереди, вырывают друг у друга трубку, при этом крича так, что могут разбудить даже мертвых заключенных – по слухам, они похоронены во дворе для прогулок. Мы болтаем о видеоиграх и хлопьях для завтрака, баскетболе и танцах, фильмах и музыке, пересказываем сплетни о знаменитостях и обсуждаем, кто в какой костюм нарядится на Хэллоуин. Уэсли шутит, что в мою честь оденется каторжником – добрый знак: похоже, сын постепенно опять превращается в мальчишку, которого я знал раньше. Наверное, часть меня начинает верить, что его мозг заблокировал недавние события. Ведь то же самое произошло со мной почти три десятилетия назад. Надеюсь, это так. Гаскинсов больше не осталось, никто не явится к нему в будущем и не встряхнет память.
Увы, время посещения подходит к концу. Истекает время разговоров, воплей, смеха.
– Мы придем через неделю, – обещает Андреа, целуя пальцы и прикладывая их к стеклу. Я делаю то же самое. Дети повторяют за нами. Наиболее близкое к групповому объятию действие.
– Чудесно. Я люблю вас всех. Реально люблю. – Как правило, мой голос срывается, и я не чувствую стыда.
Они уже почти ушли; охранник открывает дверь. И тут Хейзел внезапно бросается обратно к окну и хватает трубку. Никто не успевает ее остановить. Я свою трубку уже повесил и теперь поспешно снимаю вновь и прижимаю к уху.
– Папочка!
– Да, милая?
– Забыла
