Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
– Тогда ладно. Проваливайте. Не задерживайтесь.
– Коннемара-Пэч? – спросил я, когда мы отошли подальше от копа.
– Там живет много ирландцев. – Он оглянулся через плечо. – Если бы я сказал ему, что меня зовут Шломо Гольдштейн из Западной Низины, мы оба были бы уже в синяках.
Мы расстались на Фэйрфилд-авеню, уже начавшей заполняться тележками, лошадьми и усталыми мужчинами, бредущими на ранние смены. Им посчастливилось иметь работу.
– Что делаешь днем, Бак? – спросил Джон Келли.
– Наверное, ничего.
– Не ничего. Займешься кое-чем со мной, – сказал он с дьявольским огоньком в глазах. – Я зайду за тобой.
Он ушел, насвистывая, засунув руки в карманы выцветших штанов. Старший брат. Глава семьи. Мой новый лучший друг.
Когда я вернулся к Герти, запах еды привел меня на кухню. Фло у большой плиты жарила бекон и яйца на чугунной сковороде. Она подняла голову, убрала с лица выбившуюся длинную светлую прядь и сказала:
– Герти рассказала мне про ночь. Это было что-то.
Я не хотел рассказывать ей, как тяжело было час за часом слушать крики матери Джона Келли, пока она рожала ребенка.
– Ты помог Шломо с газетами?
– Все сделано.
– Тогда ты, должно быть, голоден.
– Я в порядке.
По правде сказать, я готов был съесть слона, но не хотел забирать завтрак Фло.
– Глупости. Я просто добавлю бекона и разобью еще одно яйцо. Хочешь тост? Ты пьешь кофе?
Мы поели вдвоем за столом, по-семейному.
– Где Герти? – спросил я.
– Понесла Гольдштейнам блинчики.
– Блинчики?
– Это что-то вроде еврейских оладий, с начинкой и завернутые в трубочку.
Некоторые из тех, кому мой отец доставлял самогон, были евреями, но я мало понимал, что это значит.
– Все в Низине евреи?
– Не прям все.
– Значит, вы с Герти евреи?
– Я нет. Закоренелая католичка. Если спросить Герти, еврейка ли она, она, наверное, скажет нет.
– Она перестала быть еврейкой?
– Не думаю, что можно просто перестать быть кем-то. Она больше не ходит в синагогу.
– В синагогу?
– Это как церковь для евреев.
– Вы все еще ходите в церковь?
– Иногда.
– Вы не отказались от своей веры?
– У тебя много вопросов. А сам ты верующий, Бак? От этого все твои вопросы?
– Верующий?
Я задумался над словом. На тот момент религия для меня воплощалась в лицемерных воскресных службах Брикманов. Они рисовали Бога как пастыря, который присматривает за своим стадом. Но как снова и снова горько напоминал мне Альберт, их Бог был пастырем, который ест своих овец. Даже любящий Бог, в которого так глубоко верила сестра Ив, не раз бросал меня. Я решил, что не верю в одного бога. Я верил во многих, они постоянно воевали друг с другом, и, похоже, в последнее время перевес был на стороне Бога Торнадо.
– Нет, – сказал я наконец. – Я не верующий.
Потом вернулась Герти.
– Я только что видела Шломо, – сказала она. – Он выглядел очень уставшим. Ты тоже выглядишь так, будто тебе не помешает хорошенько выспаться. Когда поешь, иди поспи. Не волнуйся насчет помощи с завтраком. Мы прекрасно справимся без тебя.
– Тебе тоже не помешает поспать, – сказала Фло.
– Потом, – отмахнулась Герти.
Я отнес тарелку и вилку в раковину, помыл их, а когда вернулся, с удивлением наблюдал, как Фло обняла Герти, ласково прижала к себе и поцеловала, долго и с любовью.
Глава пятьдесят третья
Мы вдыхаем любовь и выдыхаем ее. Это основа нашего существования, эфир наших душ. Лежа на койке в старом сарае за домом Герти, я думал о двух женщинах и размышлял над природой привязанности, свидетелем которой стал. Фло была прекрасным цветком, Герти – суровой мамой-барсучихой, и я пытался понять любовь, которую они испытывали друг к другу. Я не знал, что женщина может любить женщину так же, как я любил Мэйбет Шофилд. С каждым поворотом реки после побега из Линкольнской школы мир становился шире, его тайны сложнее, а возможности – бесконечными.
Герти подняла моего брата, Моза и Эмми, чтобы помогали с завтраком, но мне разрешили остаться в кровати. Запах в сарае напоминал о старом амуничнике, в котором нас запирал Джек, Гроза Кабанов. Сарай был в два раза больше, внутри стояли две койки, на которых спали Элмер и Джагс, когда не сидели в окружной тюрьме. Моз с Альбертом делили одну койку. Эмми занимала вторую, но уступила ее мне. Я слышал звуки Низины, крики старьевщика: «Тря-а-а-пки! Тря-а-а-пки! Газеты! Кости!» – скрип тележных колес, лошадиное ржание, редкое кряхтение бензинового двигателя и дребезжание ходовой части, когда автомобиль подпрыгивал на кочках немощеной улицы. Голоса на Фэйрфилд-авеню часто говорили на идише, но поскольку Западная Низина была первым местом в Сент-Поле, куда причаливали иммигранты, здесь также время от времени слышались крики на испанском, арабском и других языках, не знакомых моему уху, и мне казалось, что я за миллион миль от округа Фремонт.
Я поспал, но урывками, потому что чувствовал активность вокруг, и мне казалось, будто я единственная пчела в улье, которая бездельничает. Наконец я встал, облегчился в уличном сортире и пошел посмотреть, чем заняты остальные.
На кухне Эмми с Фло готовили гарнир на обед.
– Доброе утро, соня, – весело сказала Эмми.
– Где Норман?
– Давно ушел, Бак, – ответила Фло. – Похоже, твой брат обладает талантом, в котором сильно нуждается мой брат.
– Раздражать людей?
– Разве можно так говорить про своего брата?
– Ваш брат никогда вас не раздражает?
– Все время. Но мы их прощаем, правда же? – Фло кивнула на нож и горку моркови. – Мой руки и помоги мне нарезать.
Приступив к делу, я спросил:
– Так что ваш брат хотел от Нормана?
– Он собирается починить буксир Тру, – прощебетала Эмми.
– Он попробует, – поправила Фло. Она взяла миску с кукурузным тестом и держала, пока Эмми выкладывала тесто на ждущие сковородки.
– Альберт может починить что угодно, – сказал я. – А Моз?
– Моз и Кэлвин пошли с ними, помогать.
– А Герти?
– Ушла за покупками на ужин. Сегодня будем подавать рагу из говядины.
Когда я закончил резать овощи, Фло отпустила меня, но сказала:
– Мы начинаем подавать обед в половину второго. Вернись к этому времени, Бак.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
